Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Анатолий Марголиус

 

Мои воспоминания 

(продолжение)

 

Проектная  работа.

Учёба во втором институте.

 

Я проработал в  УКРГИПРОМЕЗЕ 5 лет, сначала в прокатном, а затем в трубопрокатном отделе. УКРГИПРОМЕЗ – это Украинский институт по проектированию металлургических заводов. Как я уже писал в предыдущем разделе, директором  института тогда был Марк Борисович Розенштрах. Как я смог устроиться в Гипромез, я также написал ранее. Начальником прокатного отдела Укргипромеза был Ф. Розенталь, трубопрокатного – Р. Гендлер. Необходимо отметить, что  они заняли свои посты до антисемитской кампании, развёрнутой в конце правления Сталина. После этого еврею попасть на руководящую должность было совершенно невозможно. Вообще, чтобы как-то выдвинуться, еврею нужно было показать выдающиеся способности, быть, как говорится на две головы выше остальных.  Руководителем моей бригады был Юра Крупман, наш хороший знакомый и отличный специалист. Внешность у него была сугубо штатская, поэтому мы шутливо называли его на  военный лад: наш комбриг. Приведу интересный случай, касающийся Крупмана. Наш институт выполнял проект для Венгерской республики. Исполнителем этого проекта была наша бригада, т.е бригада Крупмана. Венгры несколько раз приезжали на согласование задания и совещались с ним. Эти совещания проходили в Москве, т.к. в Днепропетровск иностранцев не пускали. У нас в городе был крупнейший оборонный завод, поэтому наш город был закрытый. Завод занимал огромную территорию и даже имел свой аэродром и свои самолёты. По ночам на этом заводе производили испытания ракетных двигателей, и рёв сверхмощных  двигателей  был слышен на всей территории большого города. Кстати, отдельные небольшие детали и материалы с этого завода, несмотря на  строгую охрану и жёсткий режим секретности, можно было купить на базаре. Именно там я купил провода в высокотемпературной изоляции, необходимые мне при выполнении экспериментов по  диссертации.  Венгры пригласили нашего представителя приехать к ним. Вопрос зарубежной командировки решался с участием  институтского, районного и городского комитета коммунистической партии. Евреев за границу не пускали. Хотя венгры просили , чтобы приехал Крупман, но начальство оформило документы на кого-то другого. Когда об этом узнали венгры, то они настояли на приезде именно Крупмана.  Пришлось снова совещаться  с партийным начальнством. С трудом разрешили ехать  Юре.

Главным конструктором нашего отдела был Борис Александрович Гинзбург (среди своих имел кличку Боба). Боря – широко образованный,  эмоциональный, быстрый в решениях человек. При получении от начальства нового задания  он влетал в отдел (именно влетал, а не входил), швырял бумаги на стол и кричал: «Ребята, бросайте всё! Есть новая работа!». При разговоре с сотрудниками  он принимал решение ещё до того, как собеседник полностью изложит свою идею. Его ближайшими друзьями были  Лёва Гузов,  доцент металлургического института, о котором  я уже писал,  и Исаак Гольдштейн, главный конструктор механического отдела, очень хороший человек, великолепный специалист и, по совместительству, муж нашей институтской соученицы Ады Кордон.  Это были три человека, очень похожие друг на друга внешне и внутренне. Их общее качество я бы охарактеризовал таким словом – быстромыслие. Во время общения с этими людьми нужно было уметь приспособиться  к быстроте их мышления.

В Гипромезе работал наш друг Толя Шубин. Его жена Милочка – ближайшая подруга Бэлы. Мы часто ходили друг к другу в гости, вместе проводили праздники. Толина мама, Валентина Андреевна, всегда пекла мой любимый сдобный пирог с вишнями и объявляла гостям, что пирог испечен специально для меня. Мы хорошо знали Милочкиных родителей - Регину Григорьевну и Фёдора  Федоровича - и семью её сестры Аллы.  Шубины  первые из наших друзей стали  садоводами. Сад им передали родители. Я был доволен, что вложил небольшую часть своего труда в строительство Толиного садового домика. В то время строительные материалы были большим дефицитом. Толя сооружал глубокий подвал под домом. Для бетонирования стен подвала Толя смог приобрести целую машину бетонного раствора. Раствор привезли в сад вечером и вылили на землю. Опалубка, куда нужно было заливать бетон, была уже готова. Бетон нужно было срочно использовать, пока он не затвердел. Толя созвал своих приятелей, и мы целую ночь накладывали бетон в вёдра, тащили их к подвалу и выливали. Вёдра были тяжеленные – около 25 кг. После такой ударной  ночной  работы  Милочка нас накормила, мы завалились спать и проснулись под вечер. После того, как мы тоже стали садоводами, мы с Шубиными, если можно так выразиться, « дружили садами» - они изредко бывали у нас в саду, а мы – у них. Не могу не упомянуть большую материальную помощь, которую нам оказали Шубины перед свадьбой Димы. В это время  мой Трубный институт  платил своим сотрудникам мизерную зарплату.

В одном отделе со мной работали наши  друзья и приятели: Юра Крупман, Юра Венгеровский, Миша Пинчук, Саша Зинченко (будущий директор Укргипромеза), Лёня Донской (для друзей—Лёлик), Лёня Гофман, Толя Токмаков, Фима Куперштейн, Гриша Крейнин, Абраша Елинсон, Яша Цейтлин, Сава Комаровский. Хорошие отношения у меня были с Вадимом Васильченко, с Витей Сержантовым, с ветеранами отдела Геной Дьяконовым и Толей Верютиным. Соседнее со мной рабочее место занимал молодой парень Валя Васильев, страстный филателист. Валя, как все филателисты, обменивался марками, покупал и продавал марки. Он затеял торговлю марками с иностранцами и на этом попался. Валя посылал в другие страны письма и для того, чтобы переслать ценные марки, пользовался таким приёмом. Под обычной маркой, которую наклеивают на конверт, он ухитрялся прятать ценные негашёные марки. На почте это сразу заметили, и Валя имел крупные неприятности: его обвинили в валютных махинациях, т.к. негашёные марки  считаются валютой.

К Саше  Зинченко  я несколько раз ходил домой и налаживал телевизор. Наш соученик Миша Пинчук имеет двойную фамилию – Пинчук-Аркин. Он мой дальний родственник и отец  широко известного  бизнесмена Виктора Пинчука. Степень родства можно увидеть на моей подробной родословной. Миша и его жена Софа бывали у нас дома, а мы бывали у них. Как-то, когда Дима был маленький, мы встретили Мишу на улице и он наклонился к Диме, чтобы поговорить.  Дима увидел почти лысую Мишину голову и с большим разочарованием произнёс: «Э-э, так у вас  же волос нету!». Эту фразу Миша каждый раз вспоминает, когда заходит разговор о детях: «Что с вами говорить, если у вас волос нету!». Во время нашей работы в Гипромезе Миша Пинчук побывал в Чехословакии, а потом рассказывал про эту интересную страну. (В то время поездка за рубеж была большой редкостью.) Он привёз фотографии с фотовыставки обнажённой натуры (совершенно невозможное мероприятие для СССР) и рассказал, как при нём учительница привела на эту выставку школьников 7 – 8 классов и они со знанием дела обсуждали  достоинства фотографий и проблемы светотени. Миша также привёз невиданный для Советского Союза сувенир – рулоны туалетной  бумаги, на  которых напечатаны  комиксы, дающие развлечение человеку в минуты уединения. Одно время мы с Мишей ходили в группу здоровья на водную станцию завода им. К. Либкнехта и бегали несколько километров вдоль берега Днепра. После того, как я начал работать в Трубном институте, к нам поступил работать Мишин сын Витя.  На моих глазах Виктор Пинчук стал очень известным человеком. Его фирма «Интерпайп» сначала занимала один этаж большого корпуса  Трубного института,  затем они арендовали половину корпуса, и в конце концов фирма выкупила весь этот корпус. Я изредка сталкивался с Витей в институте. Он всегда здоровался первым.

Наш сотрудник Савелий (Сава) Комаровский в 1937-1939г служил в войсках НКВД. Он рассказывал, что основная его «работа» в то время была по ночам: например,  во главе с капитаном едут на машине кого-то арестовывать, а на следующий день во главе с лейтенантом едут арестовывать вчерашнего капитана. Большинство арестованных навсегда бесследно исчезали. (В этом кратком описании содержится ужас обыденности происходящих в то время событий. Ни одна семья не была застрахована от ночного стука в дверь и беспричинного исчезновения любого человека.)

Юра Венгеровский и Абраша Лиенсон сейчас живут в Германии и мы с ними общаемся (в основном – по телефону). В Германии также живут Лёня Донской, Витя Кнуренко, Валя Бассель, и ещё много бывших сотрудников.  Лёня Гофман  издаёт юмористический журнал в Израиле, Толя Токмаков, с которым мы в Днепропетровске занимались греблей на морской шлюпке, сейчас живёт в Дюссельдорфе.

Фима  Куперштейн  проработал много лет на  трубном заводе в Рустави (в Грузии) и часто рассказывал  про обычаи   заводского начальства в этой южной республике. Гриша Крейнин – большой юморист. При входе в любые отделы Гипромеза он всегда махал рукой и громко говорил: «Сидите, сидите!» - как будто все присутствующие пытались при виде его встать.  Его любимая фраза: «Я этого не знаю, но я уверен!» У меня были хорошие отношения с главным инженером проекта Толей Дубровским, мне нравилась его манера разговариваить — очень спокойно, вдумчиво. Моя мама рассказала, что она хорошо знала Толиного отца, так как много лет с ним вместе работала.

Когда люди долго живут в одном городе (даже если этот город имеет население больше миллиона человек), то между ними возникает множество связей. Юра Крупман был в Гипромезе моим непосредственным начальником. Дядя Юры был начальником типографии, где работала моя мама и где недолго работал я. Мама Юры – Марья Ефимовна – была глазным врачом  и подругой тёти Клары. Жена Юры – Рита – работала в трубном институте одновременно со мной.

Для работы в Гипромезе нужно быть конструктором с хорошим пространственным воображением, обладать широким техническим  кругозором, представлять себе в целом, что такое металлургический завод и проектируемый цех, какое взаимодействие этот цех имеет с другими цехами, какие ему требуются материалы и энергоносители, как связано между собой оборудование в данном цехе территориально и технологически, как работает каждый агрегат, какой у него должен быть фундамент, сколько тепла выделяется в цехе и какая нужна вентиляция, как будет транспортироваться продукция и как обеспечить контроль качества, какое требуется количество рабочих и инженеров, какая будет себестоимость продукции и ещё сотни других  вопросов. Для  решения этих вопросов необходим опыт, соответствующая литература, необходимы поездки на другие заводы, в другие проектные организации и научно-исследовательские институты. Проект каждого цеха  представляет собой  десятки или  сотни толстых папок с тысячами чертежей и около десятка томов с расчётами.

Изготовлением  такого количества чертежей  было занято много сотрудников. Первичный  чертёж конструктор  выполнял на ватмане карандашами различной твёрдости – от твёрдых 6Н до мягких 6В – в зависимости от требуемой толщины линий.  Затем, после всех согласований, чертёж передавался в копировальное бюро. Это бюро – самое привлекательное место  в любой проектной  организации. В Гипромезе это был  большой зал, в котором  за столами работало  несколько десятков молодых симпатичных девушек. Чертёж вручную копировали на кальку тушью  при помощи рейсфедера, циркуля и линейки.  С кальки фотохимическим способом изготовляли необходимое количество рабочих  чертежей – так называемые синьки. Оригиналы чертежей на кальках хранили в архиве  Гипромеза и заказчику не отправляли.  Было  ещё одно чисто женское  подразделение – машинописное бюро.  Там работало  несколько десятков женщин, которые перепечатывали на пишущих машинках всю документацию.  Стены этой комнаты были  оббиты звукопоглощающим материалом, т.к. пишущие машинки очень громко трещат. Пояснительные записки и рабочие чертежи и представляли  собой  конечную продукцию Гипромеза.

В то время в Гипромезе работало много молодёжи, а всего было больше 2000 сотрудников. Общественная жизнь била ключом. Регулярно проводились вечера отдыха с выступлением художественной самодеятельности – причём было немало талантливых певцов и музыкантов – назову хотя бы сотрудника моего отдела Юру Сигалова, очень талантливого пианиста.  Организовывались туристские походы, работали различные курсы – например, я занимался на курсах киномехаников, на курсах подводного плавания и на курсах автомобилистов.Там я получил звание судьи по подводному спорту и участвовал в первых городских соревнованиях. Вместе с Толей Токмаковым и ещё с несколькими сотрудниками я занимался греблей на шестивёсельном яле. После получения удостоверения киномеханика я несколько раз в зале крутил кинофильмы. Володя Карасик и я обеспечивали работу радиоузла. Так как в рабочее время все сотрудники либо сидели, либо стоя чертили, то были предусмотрены 2 перерыва для занятия производственной гимнастикой, которая была записана на магнитофон  и транслировалась   нашим  радиоузлом. Упомяну ещё один  штрих:  зарплату  выдавали 2 раза в месяц, причём для получения денег не нужно было идти в кассу и стоять в очереди, т.к. выдавали деньги все сотрудники отдела по очереди. Однажды в день моего дежурства я выдал Юре Венгеровскому 5 купюр по 25 рублей вместо 5 купюр по 10., и Юра тоже не обратил на это внимание. Но это недоразумение скоро было ликвидировано. Дважды в год (1 Мая  и  7 ноября )  все сотрудники ходили на демонстрацию. Но мы не придавали никакого  политического смысла этим мероприятиям, это просто были встречи хороших друзей, которые затем сопровождались праздничным застольем.

Первое задание, которое поручили мне – реконструкция проволочного стана горячей прокатки Днепропетровского металлургического завода им. Коминтерна (Коминтерн – это коммунистический интернационал). Это был старый линейный стан: т.е. все клети стана располагалиссь в одну линию и имели привод от одного двигателя. Механизации почти никакой не было. Прокатываемый металл в таком стане движется зигзагообразно. Раскалённый стальной пруток, выходящий из первой клети   нужно было изогнуть на 360 градусов, т.е. изменить направление его движения на противоположное и задать во вторую клеть, а затем – в следующие клети. Скорость движения раската доходит до 10м/сек, а температура – выше1000 градусов. Вальцовщики – рабочие, обслуживающие прокатный стан – частенько должны были исполнять смертельный цирковой номер. Для направления  раската из одной клети в другую тогда уже были установлены так называемые обводные аппараты, однако  их конструкция была ненадёжной: раскат  застревал в этом аппарате  или выскакивал из него.  Вальцовщик должен был щипцами поймать  конец  раската, развернуться и задать раскат в валки соседней клети.  Таким образом,  рабочего окружала петля раскалённого металла, движущегося с большой скоростью. При некоторых неполадках на стане эта петля могла стремительно затянуться и перерезать вальцовщика.  Укргипромез предложил реконструировать этот стан и превратить его в полунепрерывный, где проблема передачи раската между клетями решается по другому.

При выполнении этого проекта произошёл один анекдотический случай:  понадобилось проверить, можно ли будет разместить в существующем машинном зале дополнительный преобразовательный  агрегат.  Это было поручено не очень грамотному инженеру. Он  взял в архиве чертежи машинного зала , чертежи преобразовательного агрегата и приступил к работе. Через пару часов он подошёл к начальнику отдела и выдал фразу, которую долго потом цитировали все сотрудники: « Фома Ефимович, этот агрегат  не помещается в машзале, я уже рисую его не в масштабе, а он всё  равно не влезает!». Это выражение стало в Гипромезе синонимом  головотяпства.

Во время работы в Укргипромезе у меня было несколько интересных командировок.

Одна из них – в Лиепаю на завод «Сарканайс металургс» (Красный металлург). Там мне нужно было ознакомиться с технологией и оборудованием для производства вил, так как наш отдел должен был проектировать вилопрокатный цех, т.е. цех по производству вил для сельского хозяйства. Механизация сельского  хозяйства была недостаточной, многие погрузочно- разгрузочные работы выполняли вручную при помощи вил.  Город Лиепая в то время был базой Балтийского военного флота, и для поездки туда нужен был специальный пропуск. В Гипромезе написали письмо в милицию и через несколько дней мне этот пропуск выдали. Без него мне бы не продали билет в железнодорожной кассе. Когда я приехал на завод и показал командировочное удостоверение, то со мной начали говорить на латышском языке: большинство латышских фамилий оканчивается на «ус», как и  моя. Недаром  мой прадед приехал в Украину из Прибалтики. В проектном отделе завода мне показали кальки чертежей оборудования, выполненные много лет назад на прозрачном  коленкоре: это были идеально выполненные старинные чертежи. Непосредственно в цеху я ознакомился с самим процессом производства  вил. Существует около десятка разновидностей сельскохозяйственных и промышленных вил. Технология их производства довольно сложная: каждый  рог вил отгибается и прокатывается на специальном стане. Только такая  технология обеспечивает их достаточную прочность. Вечером я пришёл в заводскую гостиницу, занимающую небольшое двухэтажное здание. Дежурная предложила мне занять любую комнату, т.к. я был единственным  постояльцем. На ночь дежурная ушла, так что я был в гостинице один. Небольшой очень чистый город мне понравился. В магазинах было много дефицитных товаров. Особенно меня поразило разнообразие рыбных консервов. Я привёз  оттуда  8 различных сортов шпрот и купил для Бэлы очень изящную чёрную кофточку. В Днепропетровске  такие вещи купить было невозможно.

На Днепропетровском трубопрокатном заводе им. К.Либкнехта должны были строить цех по производству труб для шарикоподшипников: кольца для шарикоподшипников получают, разрезая трубы на части. Подобное производство уже было  на Первоуральском  Новотрубном  заводе в Свердловской области. Поэтому Днепропетровский Совнархоз направил туда группу специалистов для изучения опыта. В качестве представителя Укргипромеза туда послали меня. Сначала мы несколько дней провели в Москве и посетили оба шарикоподшипниковых завода, которые там расположены. Жили мы в самой лучшей в то время гостинице «Москва», да ещё в номере люкс. Это удалось благодаря обширным связям члена нашей делегации Р. Бушеля. Номер люкс – это три комнаты общей площадью около 100 кв.м.  В ванной комнате установлена мраморная ванна длиной метра 3. Мебель дубовая, в гостиной – телевизор и радиоприёмник, в кабинете - большой письменный стол с затейливым чернильным прибором. Вдоль стен - множество мягких стульев. В многочисленных ящиках стола– фирменные наклейки  и конверты с названием гостиницы.  Часть кабинета имеет повышенный уровень пола. Это – уголок отдыха, ограждённый резными деревянными столбиками. Там стоит холодильник и круглый столик, окружённый креслами. В холодильнике, очевидно, должны стоять напитки, но наши ребята держали там носки, чтобы не распространялся запах.  

Из Москвы на самолёте ТУ 104 мы полетели в Свердловск. Моё место было возле одного из иллюминаторов справа. При подлёте к Свердловску я заметил, что из правого двигателя  появились клубы чёрного дыма. Прибежала  стюардесса и объявила, что мы можем не беспокоиться, так как самолёт уже садится на аэродром. Когда мы быстро выходили из самолёта, то увидели возле трапа несколько пожарных машин , машин  «Скорая помощь» и автобус, который сразу отвёз нас к зданию аэропорта. Так что мы отделались лёгким испугом. В Первоуральск  из Свердловска мы ехали автобусом больше двух часов. Дорога шла через густой лес. Я вспомнил, что недалеко от этих мест я прожил 4 года во время войны.  В одном месте автобус притормозил, так как по тропинке из леса вышла колонна солдат и пересекла дорогу. Нам сказали, что как раз в этом месте 1 мая 1960г  был сбит американский самолёт- разведчик  У2 и в этом же месте приземлился пилот  Пауэрс, из-за полёта которого СССР отменил визит американского президента Эйзенхауэра.

Первоуральский завод (ПНТЗ) – один из двух крупнейших трубных заводов СССР (другой – в Никополе). Мы провели несколько дней в цеху, в техническом отделе и в заводской лаборатории, изучая технологию прокатки шарикоподшипниковых труб. В этом же цехе  производят трубы для  вертолётных  лопастей. Нам рассказали, что недавно тут работала очень  большая комиссия, проверявшая технологию производства вертолётных труб. За месяц до этого произошла авария  вертолёта  и при этом погибло несколько высоких военных  чинов, в том числе один маршал. Об этой аварии нигде ничего не сообщали. Нашу группу возглавлял Р. Бушель, который раньше работал на ПНТЗ. Поэтому нас на заводе очень тепло принимали. Начальник цеха «Ш» кормил нас обедами в отдельной столовой для высокого начальства. Обеды были вкусные и обильные, туда входили даже шпроты – в то время это был дефицитный продукт, особенно на Урале. Платили за обед мы до смешного мало – около 30 копеек.

С цехом  «Ш» (так сокращённо называли цех шарикоподшипниковых труб) связана ещё одна интересная командировка. В это время в СССР была развёрнута компания по экономии металла. При утверждении сметы строительства  этого цеха  ГОСПЛАН СССР  (государственная плановая комиссия)  решил заменить металлические конструкции цеха железобетонными, т.к. это было дешевле. Однако этого нельзя было делать из-за больших тепловыделений от печей цеха. Кроме того, пришлось бы переделывать массу чертежей, что связано с затратами времени и денег. Чтобы переубедить самый важный  правительственный орган страны гипромезовское начальство выбрало меня. Напутствие мне давал сам  директор Розенштрах. Он слегка заикался и говорил медленно, это придавало особенную убедительность его словам. На меня произвела  впечатление  его память: он оперировал множеством числовых данных, не заглядывая в бумаги.

ГОСПЛАН  находился  напротив гостиницы «Москва». После тщательной проверки документов меня провели в просторный кабинет с массивной мебелью, в котором сидело человек 10 – 12, и попросили  изложить мнение УКРГИПРОМЕЗА  по выбору несущих конструкций  здания  цеха «Ш». Я привёл данные о теплостойкости железобетона и о количестве тепла, выделяющегося на различных участках цеха, и показал, что в данном случае железобетон применить нельзя.  Затем я отвечал на конкретные вопросы, пользуясь расчётами, которые были выполнены  в Гипромезе. Меня отпустили, не сообщив решения. Когда я появился на работе, то узнал, что  ГОСПЛАН  разрешил  применение   металлоконструкций.

ГОСПЛАН пытался планировать абсолютно всё в нашей огромной стране: от выпуска спичек и карандашей до строительства ледоколов и электростанций, Такое глобальное планирование не могло быть успешным: малейший срыв в одном звене сложнейшей цепочки  производственных связей между десятками тысяч предприятий приводил к провалу многих пунктов плана. Иллюстрацией к этому служит моя командировка из Липецка на Никопольский южнотрубный завод, о которой я написал выше. В связи с этим вспоминается распространённый в СССР анекдот про одного иностранца, попавшего на октябрьский парад и демонстрацию в Москве. После того, как по Красной площади  прошли войска и проехали различные виды военной техники всё большей и большей мощности, включая гигантские ракеты, на площадь вышла небольшая группа штатских в шляпах, в очках и с портфелями. Иностранец попросил местного жителя разъяснить, кто это такие. Ему ответили, что это самая большая разрушительная сила Советского Союза: это сотрудники ГОСПЛАНА.

При  проектировании  цеха «Ш» я несколько месяцев занимался составлением таблиц прокатки, для этого необходимо рассчитать  множество параметров процесса прокатки, оперируя многозначными числами. Привычных нам сейчас микрокалькуляторов тогда не было, приходилось пользоваться громоздкими настольными электрическими  калькуляторами, которых к тому же было мало, или старыми механическими  «Феликсами». Я так  долго занимался расчётами, что научился мгновенно в уме перемножать трёх- и четырёхзначные числа.

После возвращения из Липецка, где я самостоятельно изучал некоторые разделы высшей математики, мне захотелось продолжить математическое образование  в университете. Однако такой специальности на вечернем и заочном отделениях не было. В это время в моём родном металлургическом институте на вечернем отделении началась подготовка  специалистов по автоматическому регулированию технологических процессов. Там  должны углублённо изучать математику, а также теоретические основы электротехники, электронику, теорию автоматического управления. С учётом  предметов, которые я изучал ранее, меня в 1962г приняли сразу на третий курс. В течение  трёх  лет по вечерам я снова учился,  а в 1966 году я получил второй диплом с отличием. В качестве дипломной работы я представил разработанный и изготовленный в натуре действующий прибор для бесконтактного  измерения усилий во вращающихся деталях машин, который можно было также использовать в системе автоматического управления прокатным станом. Знания, полученные в это время, позволили мне заниматься электроникой на более высоком уровне. Я с удовольствием  изучал также новые разделы математики, в частности, функции комплексного переменного. Мне всегда нравилась высшая математика, особенно дифференциальное и интегральное исчисление, а операционное исчисление вызывает  восхищение человеческим разумом.

Во время учёбы в первом институте я приобрёл несколько верных друзей и много приятелей и знакомых. Если 5 лет в молодости каждый день общаешься  с одними и теми же людьми, то это естественно. Во второй раз я занимался по вечерам и круг общения был небольшой: у нас была только одна группа (25 человек). После окончания учёбы я поддерживал связь с тремя соученикамми. Это Саша Бичуч, двоюродный брат Миши Бичуча, моего школьного соученика; Лившиц, телемастер, работавший недалеко от нашего дома и Толя Безуглый, сотрудник кафедры электротехники ДметИ. Толя Безуглый тоже радиолюбитель, я с ним общался много лет.

В 1963 году у меня был сильнейший приступ почечной колики. Я попал в больницу и пролежал там с перерывами 3 месяца  Я помню, что в этот день были похороны президента США Джона Кеннеди, и мы смотрели первый трансатлантический телевизионный репортаж.Спутниковых ретрансляторов тогда ещё не было. Как я узнал позже, американцы смонтировали ретрансляционное оборудование на стратегических бомбардировщиках, которые могли долго находиться в воздухе без дозаправки. Цепочка этих самолётов летала над Атлантическим океаном на большой высоте в прямой видимости друг друга и обеспечивала передачу сигнала из Америки в Европу.

Лечил меня очень хороший доктор Аркадий Михайлович Белостоцкий, наш дальний родственник. У меня  было несколько тяжёлых приступов  продолжительностью по несколько дней. Врачи решили сделать операцию и удалить камень. Однако в день, когда была назначена операция, из-за аварии больница была лишена электроснабжения. К этому дню  мне стало легче, и меня на один день отпустили домой. И в этот день камень самопроизвольно вышел. Я тут  же помчался  в больницу и показал его доктору . Он сказал, что это  всё равно, что выиграть  автомобиль по трамвайному билету. Ещё один интересный штрих. В это время секретарь ЦК КПСС  Никита Хрущов развернул кампанию по выращиванию кукурузы. Урожай пшеницы в СССР был плохой. Поэтому хлеб на 90 % выпекался из кукурузной муки и  имел жёлтый цвет. Мне нужно было соблюдать диету и есть  пшеничный хлеб. Маме пришлось стоять в больших очередях, чтобы купить его.  

После болезни  мне в ГИПРОМЕЗЕ  выдали бесплатную путёвку в урологический санаторий в Железноводск. Получить путёвку мне помог мой соученик по институту Саша Зинченко, который  был тогда парторгом Гипромеза. Очевидно, благодаря этой должности Зинченко одним из первых в институте поехал в зарубежную командировку в Японию (туда очень редко были командировки). Перед отъездом я попросил Сашу привезти мне из Японии маленький динамик для транзисторного радиоприёмника, т.к. у нас в стране их ещё не делали. Саша выполнил мою просьбу. Всем сотрудникам было интересно узнать, как принимали наших представителей. Саша подробно об этом рассказал. В обеденное время  в ресторане их обслуживали гейши, симпатичные и хорошо образованные девушки. Гейши  играли на музыкальных инструментах, вели разговоры об искусстве и старались всячески развлекать своих гостей. В частности, там было такое представление. На небольшую сцену выходят 10 девушек, очень скудно одетых,  с очень похожими фигурами. На спине у каждой прикреплён номер. Звучит приятная музыка и гейши танцуют. Затем на сцене устанавливают ширму, которая закрывает их выше пояса, и девушки выходят на  сцену по одной. Девушка совершает несколько танцевальных движений, а зрители в это время должны определить, какой у неё номер. Весь свой рассказ Саша иллюстрировал фотографиями.  После того, как Розенштраха  перевели в Москву,  Саша  Зинченко  был  назначен директорм  Укргипромеза, а Толя Шубин – заместителем главного инженера. Зинченко был очень толковым директором и хорошим человеком. Ближайшие Сашины соторудники между собой называли  его профессором. Хотя Саша не защищал диссертацию, но по сути  он был достоин этого звания. Когда впоследствии я  работал в Трубном институте и требовалось решить какой-либо вопрос с Гипромезом, то у Саши меня всегда ждал тёплый приём. Я хорошо знал Сашину жену Машу. Она работала врачом лечебной физкультуры в нашей студенческой поликлинике и была мастером спорта по лёгкой атлетике. Я у неё лечился.

Железноводск, куда я получил путёвку, -  это великолепный курорт на Северном Кавказе. Лечебные факторы курорта – минеральные воды, лечебная  грязь и великолепный климат.  Каждый день я бегал вокруг горы Железной, а через день поднимался на неё. Склоны горы были покрыты лесом, воздух был какой-то вкусный. 24 дня, которые я там провёл, положительно сказались на моём здоровье. В одной палате со мной жил молодой мужчина – секретарь Магаданского райкома комсомола. Он рассказывал очень интересные вещи. Через несколько лет после смерти Сталина он участвовал в комиссии по реабилитации заключённых   лагерей. В состав этой комиссии обязательно входил врач. Когда  людям, просидевшим 10 – 20 лет в лагере за Северным полярным кругом, объявляли, что они ни в чём не виновны и свободны, то многие  теряли сознание, им требовалась медицинская помощь. Территория  Магаданского района занимает обширный участок тундры, на котором кочуют северные народности.  Время от времени комсомольский секретарь должен объезжать все кочевья. Понятия о гигиене у этих людей специфические.  Мой знакомый с  трудом  ел угощение, которое почётному гостю преподносили на не очень чистой тарелке (хозяева обходились почти  без посуды). Но самое тяжёлое испытание гостя ждало впереди. Почётного гостя хозяин укладывал спать со своей женой! (Невольно вспоминается анекдот: «А где же вы моетесь? В  реке. А зимой?  Та сколько там той зимы!»)

Через несколько лет я опять был в Железноводске.  Свежего воэдуха возле горы Железной уже не было. Там, где был лес, шло строительство, в воздухе было много пыли.

Как-то при поездке в одну из моих многочисленных командировок у меня была встреча  ещё с одним интересным человеком, по специальности топографом.  В 1940 и в начале 1941 года  его топографическая партия  работала в Алтайском крае. После начала войны всю партию топографов призвали в армию и  спешно отправили в Украину. Оказалось, что топографических карт этих территорий почти нет, и наши войска воевали вслепую. Он рассказал, что топографическая съёмка  Украины и всей европейской части СССР частично  производилась ещё до 1917 года, и, к тому же, карты были отпечатаны малым тиражом. После этого местность сильно изменилась, появились новые посёлки, дороги, мосты, водоёмы. Для ведения военных действий старые карты уже не годились. Топографы спешно делали новую съёмку. В связи с быстрым продвижением войск противника  его партия едва не попала в плен.  Командиры воинских подразделений иногда добывали немецкие карты. Трофейные карты были очень подробные, хотя и не совсем «свежие», но  наши военные их высоко ценили. Спустя много лет в книге Виктора Суворова «День «М»» я прочитал о ситуации с топографическими картами в начале войны. Там, правда, не сказано, что советское командование пыталось исправить это положение  и срочно мобилизовало всех топографов.

Летом 1964 года я как-то в городе встретил Володю Бондаря, которого немного знал по институту, он был на 1 год моложе меня. Володя тоже был радиолюбителем. Мы с ним разговорились. Бондарь работал начальником  исследовательского отдела Проектного и конструкторского технологического института (ПКТИ). Его отдел занимался исследованием машин и механизмов, разработанных в  ПКТИ и изготовленных на своём опытном заводе. В этих исследованиях широко применялась электроника. Володя предложил мне перейти к нему на работу. После небольшого раздумья я сказал, что готов написать заявление о приёме, если Бондарь уверен в положительном решении отдела кадров. Порядки в отделах кадров я уже знал. Бондарь тоже это знал и сказал, что он зайдёт к директору вместе со мной. Мы договорились встретиться через пару дней. Я поговорил дома с Бэлой, она не возражала, только выразила сомнение, что всё пройдёт гладко. На работе я поговорил со своим непосредственным начальником Юрой Крупманом.

Через несколько дней мы с Бондарем зашли к директору ПКТИ  Доброскоку. Первый раз меня принимали на работу, как полагается. Сначала директор выслушал Володю, потом поговорил со мной, посмотрел мои бумаги и тут же написал на моём заявлении: « Отделу кадров. Принять на работу.» Это была работа, которая мне нравилась. К тому же ПКТИ  был расположен очень близко – мне нужно было только перейти на другую сторону проспекта Карла Маркса.  У нас в отделе работали Миша Точилкин и Володя Глушец, которые учились вместе с моим братом Юрой и помнили его.   ПКТИ  занимался  конструированием различных машин и механизмов  для тяжёлой  промышленности, а мой отдел исследовал эти машины. Мы определяли  механические и электрические параметры: напряжения в деталях, скорости и ускорения рабочих органов, затрачиваемую мощность электропривода. Многие измерительные приборы мы разрабатывали и изготовляли сами. Таким образом, на работе я занимался почти тем же, чем занимаются радиолюбители. Кроме того, я освоил новую очень тонкую работу – наладку оптико-механических осциллографов, так называемую юстировку оптики. В этом мне помог заведующий нашей лабораторией Игорь Щербачёв. Любопытно, что для этого нужно было пускать внутрь осциллографа клубы папиросного дыма, благодаря которому становились видимыми все лучи света. Игорь и Миша научили меня, как наклеивать тензодатчики на исследуемые детали. От качества наклейки датчика зависит точность измерений. Процесс наклейки длится около 12 часов и заключается в тщательной подготовке поверхности детали, нанесении нескольких слоёв клея с промежуточной сушкой и  окончательной полимеризации клея в термостате по сложному температурному режиму с точным соблюдением температур и времени. Работать нужно в перчатках, так как малейшие следы жира, которые могут попасть на подготовленную поверхность с пальцев,  резко ухудшают качество сцепления датчика с деталью. У  Игоря я научился методически правильно и быстро выполнять любую работу. Всё зависит от тщательности подготовки. В  ПКТИ мы в основном изготавливали новые приборы, готовились к проведению измерений на заводах и обрабатывали результаты этих экспериментов. Приступая к изготовлению  прибора, Игорь сначала тщательно готовил рабочее место, закреплял в удобном месте принципиальную схему прибора, подбирал и проверял все электронные компоненты, инструменты и расходуемые материалы, подготавливал печатную плату,  регулировал освещение рабочего места и только после этого приступал к установке деталей и их  пайке. В Игоре меня также привлекала его обязательность, он никогда  не нарушал своих обещаний и никогда никого не подводил. Если он брал во временное пользование какой-либо прибор, то возвращал его вовремя, вычищенным и отремонтированным. В 1967 году у Игоря обнаружили опухоль горла. Его срочно прооперировали и при этом удалили голосовые связки. Прошло несколько лет, никакого ухудшения не наблюдалось. Но Игорь мог говорить только при помощи специального приспособления, и голос сильно искажался. Я его хорошо понимал, но Игорь  говорил, что его понимали не все: чем выше  интеллект собеседника, тем лучше он понимал Игоря.                                          

В  лаборатории  чистоту  и  порядок  поддерживали мы сами, т.к. уборщиц в наши помещения  не пускали. Игорь научил нас одному житейскому приёму. Если при мытье окон или других стеклянных изделий не удаётся быстро удалить какие-то пятна, то нужно их смочить слюной, т.е просто плюнуть. После этого загрязнение можно  легко удалить тряпкой.  Слюна  очень хороший растворитель.

Работая в ПКТИ  я изучил обширную область электрических измерений неэлектрических величин и, в частности, тензометрию, т.е. измерение деформаций и усилий в деталях машин во время их работы. Мы проводили много времени в командировках на заводах, где были установлены наши механизмы. Я написал брошюру «Практическое руководство по выполнению тензометрии механизмов». Она лежит у меня в единственном экземпляре, т.к. я не смог договориться с издательством.

Под влиянием медицинского окружения я заинтересовался конструированием электромедицинской аппаратуры, где  мог применить своё знание электроники. В нашей поликлинике я ремонтировал электрокардиографы и аппаратуру для физиотерапии Кстати, в журнале « Радио», который я получал более 50 лет, изредка появлялись статьи и описание такой аппаратуры. Для  первой городской больницы я сконструировал  реоплетизмограф, и совместно с сотрудниками ПКТИ – прибор для измерения скорости пульсовой волны. Для себя я изготовил аппараты  для ультрафиолетового облучения, для прогрева токами сверхвысокой частоты, прибор для электроакупунктуры и для поиска биологически активных  точек

Одной из значительных разработок ПКТИ были вагоноопрокидыватели – установки для быстрой разгрузки железнодорожных вагонов с сыпучими грузами. Наш отдел исследовал  вагоноопрокидыватели на Криворожском горнообогатительном комбинате,  на Ждановском металлургическом заводе им. Ильича, на Новочеркасской ГРЭС. Незадолго до нашего приезда в Новочеркасск (в 1962г) там была расстреляна демонстрация рабочих, протестующих против непомерного повышения норм выработки и снижения в связи с этим фактической зарплаты. Мы об этом узнали через много лет, а в то время никто из жителей нам ничего не рассказал. Зато нам сообщили о недавней аварии на ГРЭС. Во время испытания паровой турбины произошёл обрыв одной турбинной лопатки. Присутствующие на испытаниях счастливо отделались: оторвавшаяся  лопатка пробила кожух турбины и оторвала ухо одному конструктору. При этом должен был прорваться пар сверхвысокого давления -  как справились с этой аварией, нам не рассказали. На этой электростанции установлены энергоблоки мощностью  300 мегаватт с дымовой трубой высотой 250 метров. На дымовой трубе размещены мощные красные лампы для предупреждения пилотов самолётов. Лампы периодически выходят из строя и их нужно заменять. Электрикам за каждый подъём  по скобам на высоту 250 метров платили 50 рублей.

Во время командировки в г.Жданов (Мариуполь) мы жили в гостинице «Моряк». Это гостиница для моряков, чьи корабли заходят в Ждановский порт. Многие наши корабли плавают по несколько месяцев и даже больше года, не заходя в порты родины. Если же корабль должен зайти в какой-либо родной порт, то морское пароходство заранее извещает семьи моряков об этом и оплачивает им проезд в этот порт и проживание в гостинице на всё время стоянки корабля. Но не все жёны моряков могут приехать. Поэтому в гостинице «Моряк» царила особенная обстановка. За время нашего пребывания в гостинице мы насмотрелись всякого.

Мы проводили исследование крупного прокатного стана – блюминга – на Криворожском металлургическом комбинате, листопрокатного стана на Алчевском металлургическом заводе. Исследования, как правило, продолжались несколько суток, и всё это время мы не выходили из цеха. Иногда удавалось несколько часов поспать в уголке машинного зала, невзирая на сильный шум. В машзале находилась часть наших приборов для регистрации электрических параметров. Измеряемые параметры записывались в виде кривых на фотоплёнке или фотобумаге при помощи оптикомеханических осциллографов. Затем нужно было проявить сотни метров плёнки или фотобумаги, измерить параметры кривых, а затем  рассчитать истинные величины измеряемых величин. После этого можно было сделать вывод о работоспособности и надёжности  исследуемого механизма.

Алчевский металлургический завод расположен в городе Коммунарске в Донбассе. Новое название города – Коммунарск – приживается плохо, чаще говорят – Алчевск. То, что завод находится в Алчевске, тоже не совсем правильно, точнее было бы сказать, что город Алчевск находится в металлургическом заводе. Завод  охватывает город почти со всех сторон. Дорога от железнодорожного вокзала в город проходит по тоннелю под заводом. Вокзал находится на расстоянии около сотни метров от доменных печей. Когда поезд подъезжает к Коммунарску, то это ощущается по запаху: пахнет сероводородом с какими-то примесями, это типичный запах доменного цеха. Находясь в центре города можно увидеть завод, посмотрев в любую сторону.

Наша лаборатория имела свой микроавтобус, в котором была смонтирована измерительная  аппаратура. В командировки мы обычно ехали на этом автобусе. На нём имелась надпись большими буквами: «Тензометрическая лаборатория». Это слово мало кто знает.  Когда мы подъезжали к автозаправке, то наш  водитель игнорировал любую очередь. Если к нему подбегали возмущённые шофера, которых он обошёл, то он указывал на надпись на автобусе и «разъяснял», что это «противораковая» машина. С этим автобусом и с личностью Володи Бондаря связано несколько  происшествий. Создавалось впечатление, что Бондарь притягивал к себе неприятности, но сам, как говорится, выходил сухим из воды. Володя любил ездить рядом с водителем. Двигатель микроавтобуса расположен в кабине. Ноги водителя и пассажира располагаются в специальных нишах.У Бондаря была привычка ездить, поджав ноги под себя. Однажды на трассе произошло столкновение – встречная машина врезалась в правый угол нашего автобуса. Если бы Володя сидел, как положено, то у него были бы поломаны ноги. В следующий раз в микроавтобусе везли месдозу для  листопрокатного стана. Месдоза – это деталь для измерения усилия прокатки. Месдоза весит около 50 кг, а корпус мездозы – больше 200 кг. Во время крутого поворота автобус опрокинулся на бок, но, к счастью, месдоза с корпусом упали на металлическую раму сиденья, и никто не пострадал. Затем кто-то из сотрудников сказал, что с Бондарем автобус попадает в аварии, и поэтому нужно ехать поездом. Но неприятности  продолжались. Когда поезд проезжал под путепроводом, то на него упал с путепровода трактор. Предполагали, что тракторист уснул. Поезд остановился, но серьёзных травм у пассажиров не было.             

У меня были хорошие отношения с моими новыми сотрудниками. Все они были опытными специалистами.  Заведующий  отделом В.П. Бондарь был хорошим специалистом по промышленной электронике. Много полезных навыков я перенял у Игоря Щербачёва. Золотыми руками обладал Володя Костюков. Приборы, которые он изготовлял, выглядели гораздо лучше фабричных. Миша Точилкин и Володя Глушец занимались теоретической стороной исследований и обрабатывали результаты  измерений.

В нашем отделе некоторое время работал сотрудник, незадолго до этого уволившийся из радиомастерской  на военном аэродроме. Он договорился  там с бывшими сотрудниками, и мы приезжали на аэродром несколько раз на нашем автобусе. Радиодетали тогда были очень дефицитны. В воинских частях существует такое правило. Вся аппаратура снабжается комплектом запасных частей, который имеет ограниченный срок хранения, кажется, 2 года. После этого запчасти списывают и выбрасывают. Как правило, это совершенно исправные аккуратно упакованные детали. Мы загружали свой автобус десятками комплектов радиоламп, вольтметров, амперметров, авиагоризонтов и множеством других нужных нам деталей. Потом из этих деталей мы изготавливали  тензометрические усилители, генераторы, частотомеры и другие приборы.

Работая в УКРГИПРОМЕЗЕ я как-то поехал в командировку в Харьков в организацию СТАЛЬПРОЕКТ. В Харькове на заводе Укркабель после окончания института работал мой друг, соученик по школе и по институту Яша Верновский. Я с ним встретился, и Яша показал мне завод. Там прокатывали медные шины, волочили медную проволоку, наносили на неё изоляцию и изготовляли кабели. Я впервые увидел  агрегаты для изготовления кабеля: большие барабаны с десятками катушек провода, вращающиеся с большой скоростью и свивающие кабель  Мы с Яшей  всегда поддерживали тесную связь. В 1962 году Яша женился и переехал в Москву. Я часто бывал в Москве в командировках и почти всегда жил у Яши, его жена Сима  меня приветливо встречала и кормила своими фирменными котлетами. Я  у них чувствовал себя, как дома. Яша работал в научно-исследовательском институте инструментальной промышленности и в случае необходимости мог мне достать дефицитный инструмент. Когда я приехал  к ним  первый раз,  они жили на старой квартире в самом центре Москвы возле сада «Эрмитаж».  Это был небольшой двухэтажный дом, представляющий собой одну коммунальную квартиру, в которой жило 14 семей, 40 человек. На входной двери  красовалось 14 кнопок от электрических звонков. Первое помещение, куда попадал человек, была кухня с одной раковиной  и с несколькими газовыми  плитами (каждая семья имела одну газовую конфорку ). Туалет  был один  на всех. Чтобы  попасть в этот оазис сантехники  утром, нужно было постоять в большой очереди. Ещё один «плюс» этой квартиры – идеальная звукопроницаемость между комнатами. Спустя 4 года Яша с Симой получили новую двухкомнатную квартиру, в которой я часто бывал, т.к. у меня было много командировок в Москву. Это было золотое время, вечерами у нас были интересные беседы.  Теперь Сима, Яшины две сестры Соня и Света,  семья Светы живут в Нью-Йорке и мы с ними регулярно общаемся. В 2002 году Яши внезапно не стало. Для меня это было очень тяжёлое известие.

Если моя командировка в Москву длилась больше недели, то на выходные дни я обычно ехал к Вене Теверовскому. Веня живёт в посёлке Менделеево рядом с городом Зеленоградом в часе езды от Москвы. Менделеево – это посёлок института физикотехнических и радиотехнических измерений. Веня и два его сына работают в этом  институте. Этот институт известен в частности тем, что там находится  эталон времени и частоты. Именно отсюда передаются сигналы точного времени. Точность отсчёта времени такая: ошибка в 1 секунду может появиться через сто тысяч лет! С Веней  у меня общее увлечение – радиолюбительство. Мы занимались вместе не только в школе, но и в радиоклубе. Веня несколько лет назад стал доктором физикоматематических наук. Кстати, Зеленоград – это центр микроэлектроники. Там находятся предприятия  «Микрон», «Ангстрем», которые производят электронные микросхемы.   В том же институте вместе с Веней работает младший брат Вити Казанцева Юра. В Москве я несколько раз останавливался у Вити Казанцева. Уже много лет Витя доцент  кафедры радиолокации  МВТУ им. Баумана. Он автор нескольких книг по применению высокочастотных ферритов в радиолокации. Витин сын – известный музыкант, он играет на валторне. Витина дочь Ира – бывшая чемпионка Москвы по стрельбе, сейчас  также работает в МВТУ.

Витя мне рассказывал несколько интересных историй из отношений России и Китая. Ещё во времена Мао Советский Союз передал дружественному Китаю оборудование и технологию производства магнетронов – генераторных радиоламп для радиолокаторов. Магнетрон – сложный прибор, детали которого  должны быть изготовлены с высокой степенью точности и высоким качеством поверхности. В СССР  при этом был значительный процент бракованых деталей. После освоения советского оборудования и технологии китайцы прислали письмо с благодарностью и сообщили, что брак при этом ничтожный. Советские разработчики технологии решили, что китайцы просто не умеют контролировать продукцию и решили послать в Китай комиссию. Члены комиссии убедились, что в Китае скурпулёзно соблюдают советскую технологию, но тем не менее брака почти нет. Никто не мог догадаться, почему. Думали, думали и наконец сообразили. В технологии предусмотрены неоднократная  промывка деталей в спирте. Китайцы так и поступали: промывали детали в чистом спирте. А в Советском Союзе спирт выпивали, а детали промывали в других, дешёвых растворителях, например, в ацетоне. После ацетона на деталях остаётся белый налёт. Очевидно, это и влияло на качество деталей.

В Укргипромезе и, особенно, в ПКТИ, моё радиолюбительское хобби получило мощную поддержку.  Я конструировал радиоизмерительные приборы, а затем меня заинтересовала электромедицинская аппаратура. Работая в ПКТИ я фактически  занимался свим любимым делом – электроникой.

Дома я «оккупировал» нашу прихожую, где разместил свою мастерскую. Там стоял сверлильный станок, на стенке висело множество инструментов, несколько различных по мощности паяльников, одно время даже стоял токарный станок. На столе размещался  радиоприёмник  ВС342   с американского самолёта Б29. В то время это был один из лучших коротковолновых радиоприёмников в мире.

 






<< Назад | Прочтено: 577 | Автор: Марголиус А. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы