Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

Б о р и с    Р О З И Н

                                  

НАША ЭПОХА

    

Написать эти заметки меня подвигла передача Радио «Свобода», в которой выступающий утверждал, что «в пятидесятых годах в московской школе не было антисемитизма». Мой опыт говорит об обратном.

 

Итак. Зима 1948-го года. Четвёртый – последний начальный - класс «Б» московской 170-ой школы. Обычный урок. Неожиданно в класс входят двое молодых людей в одинаковых костюмах. Наша замечательная Евдокия Ивановна Гр-ва, учившая нас с первого дня, замерла у окна. Вижу - как на фотографии - её высокую фигуру в завязанном крестом на груди тёплом платке. Мужчины подходят к её столу, берут журнал и принимаются выкликать нас по алфавиту. Задав каждому один-единственный вопрос и получив ответ, помечают что-то в своих бумагах. А вопрос оказывается для нас совершенно уж неожиданным: «Твой родной язык?» - Двое однофамильцев Бр-ие, еще один с фамилией на «Б» и мальчик на «Г», ни о чём не догадываясь, естественно отвечают - «Русский».

 

 

Четвертый „Б“ класс  170-ой московской школы

(я стою в третьем ряду второй справа)

 

Первыми о смысле и целях этого коварного допроса догадались братья погодки Анатолий и Семён Дв-ны и смело произнесли абсолютную неправду: «еврейский». Думаю, они знали, что такого языка на белом свете не существует. Просто они жили в центре столицы в доме 19 на Петровке и наверняка были в курсе последних событий в стране: 13-го января в Минске погиб великий Соломон Михоэлс, две недели спустя «Правда» напечатала откровенно антисемитскую статью против «безродных космополитов», Сталин запустил юдофобскую кампанию.

 

Наша семья тоже всё понимала, хотя и обсуждала это с величайшей осторожностью. В доме все говорили по-русски: мама Лида не знала ни слова на «идиш», да и я вместе с нею, папа говорил, что немного понимает, бабушки Лиза и Поличка крайне редко обменивались несколькими словами. Наверно,  до  этого  дня  я  вообще  нигде  не сталкивался  с  прямыми  нападками  на  меня,  ни  в  школе,  ни  на  улице,  слышал про  антисемитизм,  но  слово  «жид»  против  меня  не  звучало  никогда. 

 

 

Десятый класс «Б» 170-ой московской школы

 

Представьте: вслед  за  братьями Дв-ми  все  остальные  мои  соученики  и собратья  по этническому иудейству,  мгновенно  осмыслив  происходящее, дружно  отвечали  тем двум  гебешникам:  «Родной  язык  -  еврейский». Евдокия Ивановна,  молча  с  явным удивлением  и  наигранным  спокойствием,  зная истинное  положение  вещей  в каждой  семье  её  учеников,   наблюдала  за этой  омерзительной  демонстрацией национального  унижения, противоречившего  всей  так  называемой «интернационалисткой  политике дружбы  между  народами»,  насквозь  лживой, поистине  антисоветской  и  антисоциалистической.

 

Это  был  незабываемый  урок,  тем  более,  что  он  полностью  повторился  три года спустя,  в  конце  зимы  51-го  года,  когда  Сталин,  помимо  кампаний против «космополитизма»  и  «лженауки  генетики»,  исподволь  начал готовить заключительную  стадию  «окончательного  решения  еврейского вопроса»  вполне  в духе  германского  нацизма-гитлеризма.  Снова  в  классе появились  два  других молодых  гебешника,  тогдашняя  наша  классная руководитель  Мария  Васильевна Пр-ва  тоже молча  встала  у  окна,  агенты принялись  задавать  всё  тот  же  вопрос  о родном  языке,  но  мы,   отлично усвоив  предыдущий  допрос,  дружно,  один  за другим,  без  единого исключения  отвечали  чуть  ли  не  вызывающе:  «еврейский». Вот  так  режим создавал  досье  на  каждого  советского  человека,  начиная,  как говорится,  с его  младых  ногтей,  чуть  ли  не  от  рождения.  За  год  до  этого  мой сосед по парте  Валя  Ф-д  что-то  отвечал  не  столь  удачно,  как  обычно,  но  Пр-ва, преподававшая  нам  математику,  всё   же  поставила  ему  четвёрку,  хотя могла бы влепить  и  трояк  даже  с   минусом,  и  сидевший  передо  мной  Лёвка  К-н довольно громко  прокомментировал:  «Конечно,  он  же  еврей,  евреям  всегда ставят  хорошие отметки!»

 

Напомню известное многим: ровно 5 лет спустя после, как теперь достоверно установлено, совершённого по прямому указанию Сталина убийству Михоэлса, в январе 53-го  публично  в  главной  газете  «Правда»  было  сообщено  о «заговоре врачей - убийц  в  белых  халатах».  В  стране  началась антисемитская  свистопляска, спровоцированная  самим  «усатым  дьяволом». На  митинге  «осуждения  врагов народа»  в  школе  стоявший  передо  мной  в шеренге  Вовка  Ал-ов,  сам  полукровка, обернулся  ко  мне  с  издевательской улыбочкой  и  произнёс:  «Ну,  что,  Борька,  вам теперь  конец!»

 

Но  я,  честно  говоря,  не  помню,  чтобы  в  школе (за исключением двух только что упомянутых случаев)  были  какие-либо  антисемитские  выступления: слишком  много училось  в  ней  евреев,  и  в  самом  центре  Москвы,  где  мы жили,  внешне  не наблюдалось  ничего  такого  опасного.  Но в феврале 53-го мы со дня на день, из ночи в ночь ждали выселения из Москвы и отправки в Сибирь вслед за уже высланными туда чеченцами, ингушами, крымскими татарами, тем более что школьные товарищи не раз звали меня с собой на железнодорожные пути за Ярославским и Ленинградским вокзалами «посмотреть на  теплушки, в которых евреев будут отправлять в ссылку». Слава Богу, в праздник пурим того года усатый вождь отправился на тот свет, месяц спустя «Правда» оправдала и «врачей-убийц», и Михоэлса, а заодно косвенно и всех нас.

 

Весной мой новый сосед по парте Борька Ми-ов, лентяй и бездельник, сын очень высокопоставленного  советского  бюрократа,  начальника  отдела тяжелой (всеподавляющей  в  СССР  в  ущерб  лёгкой)  промышленности Госплана,  купавшийся в  неслыханном  для  нас  достатке  и  живший  в роскошной  даже  по нынешним временам  уже  21-го  века  пятикомнатной квартире  на  Кутузовском проспекте, пригласил  меня  похвастать  этими апартаментами  в  присутствии  своей толстозадой матери,  очень недовольной  моим  визитом, и я  случайно  услышал  её шепот  из-за полуприкрытой  двери  и  как  она  выговаривала  своему  сынку:  «Зачем ты привёл  к нам  этого  еврейчика?»

 

В  последнем  десятом  классе  1953 - 54  годов  все  мы  готовились  к выпускным экзаменам  и  к  поступлению  в  высшие  учебные  заведения.  Это стало  серьёзным испытанием  для  многих,  в  том  числе  и  для  меня.  Более чем  впрямую  мы столкнулись  не только с  враждебным  непосредственно  ко многим из нас отношением, но и с истинной «национальной политикой» так называемого «социалистического» государства.  Школьные  экзамены проходили  с  немалым волнением.  Вообще  наш выпуск  поставил  мировой рекорд,  который  вне всякого сомнения никогда  не  будет преодолён:  из  120 учеников четырёх выпускных классов наградные  медали  за успехи получили…  43  человека(!),  больше  половины  из которых  были, естественно, евреи.  И,  за  исключением  одного  Го-на  из  класса «Г»,  все «жиды»  получили  «по паршивой  морде».  Хотя  и  были  за  год  до  этого оправданы  те  несчастные  врачи, хотя  официально  взрыв антисемитизма был приглушён,  вопрос  «о  засилии  евреев-медалистов»  в  школе  №  170 рассматривался в  московском  городском  комитете коммунистической партии,  и  было  решено изменить  уже  выставленные  отличные оценки  за прекрасно  сданные  письменные работы  либо  по  русскому  языку  за сочинение,  либо  по  математике.  Кому  как. Всё это было нам честно рассказано на специально созванном собрании директором школы Александром Терентьевичем Па-ко, исключительно порядочным человеком.

 

Таким  образом,  из  44-х  претендентов  «на  золото и на серебро»  были оставлены двое  «золотоносцев» (русский  и  еврей),  а  остальным,  уже знавшим,  что  им поставлено  «отлично»,  было  откровенно  сообщено, что «по  решению  МК  партии ваши  оценки  снижены  до  «четвёрок  и  до троек». Мне  изменили  отметку  за математику,  хотя  в  работе  не  было  ни  единой ошибки,  но  за  сочинения  ни  мне, ни  Марику  Ро-му,  ни  «Рыжему»  Эдику Ра-му  власти  не  посмели  снизить «пятёрки»,  такими  превосходными  они были.  Всего  было  выдано  две  «золотые» медали  и  41  «серебряная»,  лишён вообще  награды  был  лишь  Семён  Дв-ин, загремевший  тут  же  в  армию,  от упоминания  о  которой  мы  все,  хотя  и прошли специальный  курс  военной подготовки,  приходили  в  настоящий  ужас.  Что  бы  ни врали  сегодняшние холуи  всех  кремлёвских  режимов  про  «не  существовавшую раньше «армейскую  дедовщину»,  пойти  в  армию  уже  в  пятидесятых  годах прошлого  ХХ века  считалось  крайне  нежелательным  и  рискованным! Между прочим, сам Вл. Путин, так называемый «президент-премьер РФ», подтвердил в каком-то из своих «мемуаров» этот ужасающий факт, как видится, абсолютно неискоренимый из советско-российских вооруженных сил.

 

А вот как прошло моё поступление в институт. Во ВГИК,  Институт кинематографии, не получилось, и возникло итальянское отделение переводческого факультета ИнЯз-а с перспективой попадания затем на дубляж иностранных фильмов, среди которых итальянские пользовались особой популярностью. Поэтому отец  переговорил  с Марией Алексеевной,  своей коллегой  по  школе  и  внучкой  погибшего  в  сталинских застенках  великого режиссера  Мейерхольда,  она  же  -  со  своим  мужем, деканом переводческого факультета  Дмитрием  Ва-ем.  Без  этого  знакомства  меня  бы наверняка завалили  на  единственном  экзамене  по  английскому  языку.

 

Он  и  сейчас  виден  мне,  как  в  немом  кино.  Принимали  его  двое:   деканша английского  педагогического  факультета  За-на  и  её  близкий приятель  и заместитель  Во-ов.  Ни  малейших  трудностей  у   меня  не  возникло,  я даже успел подсказать  почти  весь  его  билет  некоему Шу-ву,  сидевшему  рядом за  соседним столиком  и  шепотом  молившим  меня  «помоги,  помоги». Гадостная  За-на,  не только видевшая эту мою помощь и нисколько ей не помешавшая, но задававшая  мне  один дополнительный  вопрос  за  другим, зло  заявила  под  конец:  «Я  бы  влепила  тебе тройку,  хотя  ты  свободно  и правильно  говоришь  по-английски,  но  о  тебе просил Ва-ей,  так  что против  желания  ставлю  тебе  четыре».   Не  проронивший  ни слова Во-ов паршивенько  улыбался.  Слава   Богу,  я  больше  никогда  с  этими подонками впрямую  не  сталкивался,  а  полнейшая  серость Шу-ов,  получивший четвёрку только благодаря  мне,  был  потом  завербован  госбезопасностью, направлен работать  в министерство  иностранных  дел,  а  затем  в  представительство Советского  Союза  при  Организации  Объединённых  Наций  в  Нью-Йорке, то  есть, как  и  многие ничтожества,  сделал  весьма  приличную  карьеру, используя  евреев. Я же  получил очередной  урок  и  понял,  что  придётся учась  доказывать,  как  пел  Высоцкий, «who is  who».

 

               

               Итальянский интервьюер

Джорджио Векьетти, Борис Розин и

народная артистка Майя Плисецкая.

Съемки телефильма для

                                итальянского ТВ

„Один день с Плисецкой“

   




Перепрыгну через несколько лет.

В  сентябре-октябре  56-го  года  произошли  кровавые  события  в  Венгрии: народ  в огромной  массе  восстал  против  коммунистического  правителя, посаженного  туда Кремлём  Матиаса  Ракоши,  и  против  советских оккупационных  войск,  Хрущев, крайне  во  всём  непоследовательный,  вместе с  партийным  идеологом,  ужасно тупым консерватором  Михаилом Сусловым и  тогдашним  послом  в  Венгрии,  будущим начальником  госбезопасности (1968 – 82 г.г.)  и  даже  хозяином  Кремля  и  всей страны  в  полтора последних  года  своей  жизни  (1982 – 84)  Юрием  Андроповым решили усмирить  спонтанное  народное  восстание,  бросили  туда  воинские  армады, приказали  давить  людей  танками  и,  как  на  войне,  «снарядов  и  патронов не жалеть».  Это  произвело  удручающее впечатление  на  всех здравомыслящих  и внутри  страны,  и  за  её  пределами.

 

Почти  одновременно  новый  сумасшедший  правитель  Египта,  свергший тамошнего законного  короля  Гамаль  Абдель  Насер,  национализировал  ему не принадлежавший Суэцкий  канал,  поставив  Англию,  Францию  и молодой  десятилетний  Израиль перед необходимостью  отвоевывать  назад международную  собственность.  Начались настоящие  военные  действия, которые  не  могли  кончиться  для  Египта  ничем иным, как  чистым  и позорным  поражением,  если  бы  не  Хрущев  и  Советский  Союз, постоянно отравлявшие  атмосферу  на  планете,  влезавшие  всюду  с  единственной, установленной  еще  Лениным  и  Сталиным  целью  -  завоевать  мир  и угробить  Запад и  Америку  (недаром  в  любых  событиях   даже  сегодняшнего дня  всегда  неизменно следует  искать  «злокозненную  руку  Москвы»): Никита громогласно  заявил,  что готов  в  помощь  «подвергшемуся капиталистической агрессии  Египту  послать  туда советских  добровольцев»,  то  есть неприкрыто сообщил (точнее сказать – блефанул) миру,  что  советская  ядерная  держава готова  начать  атомную  войну.  

 

Мало  того,  по  Москве  прошла  многотысячная  антиизраильская,  а  уж  точнее  - антисемитская  демонстрация:,  десятки  тысяч  как  настоящих «добровольцев»,  так  и согнанных  по  такому  случаю  простых  граждан, вовсю  с  превеликим  наслаждением наупражнялись  в  юдофобских  воплях, сотрясавших  улицы  и  здания,  в  мерзких плакатах  и  рисунках  -  это  было разливанное  море  нарочито  взращённой ненависти,  использованной  еще  и для  «выпускания  пара  и  зловония», накопившихся  в  душах  привыкших  за сорок  лет  к  несусветной  грязи  «совков». Представьте  себе,  какие  чувства обуревали  мною  при  виде  подобных  мерзостей,  а ведь  я видел их все своими глазами, и к тому же меня  ждали  и  другие,  не  менее страшные.  И самое  главное:  как  можно  было  любить  варварский  режим  и  эту империю (вдумайтесь  в  этот  термин!),  самую  ужасную  за  пять  тысяч  лет  мировой истории?  Правильно - невозможно.  Но  бежать  из  неё  было  еще  более,  уж абсолютно  невозможно,  значит,  надо  было  в  ней  жить,  что-то  совершать, и, следовательно  -  приучаться  изворачиваться,  не  обладая  смелостью  уйти в публично  открытые  инакомыслие,  диссидентство  и  оппозицию,  и  лгать, выставляя себя  перед  властями  «патриотом  и  верным  сыном  партии  и комсомола».  Жестокий внутренний  разлад  и  разлом,  надеюсь, теперь никому не  придётся  испытать  ничего  подобного.

 

 

Композитор Арам Хачатурян, кинооператор

Джанкарло Пиццирани и Борис Розин.

Съемки телефильма для итальянского ТВ „Один час с Хачатуряном“

 

Еще один прыжок.

С  августа  по  ноябрь  58-ого  года  я  работал  с  итальянскими  делегациями  и даже жил  с  ними  сорок  дней  в  одном  из  роскошных  санаториев  Сочи, знаменитого курорта  на  Чёрном  море.  А  перед  этим,  как  было  принято, приехал  в  пустой  по летнему  не  учебному  времени  институт  подать заявление  с  просьбой  разрешить мне  отсутствовать  в  сентябре  на  занятиях. Дня  два  спустя,  вновь  приехав  в деканат  за  ответом,  я  был  встречен  у дверей  института  заведующей  кафедрой романских  языков  (это итальянский, французский,  испанский,  португальский, румынский)  некой  Са-вой,  которая, удостоверившись,  что  улица  пуста  и  вокруг никого  нет,  зло  прошипела мне в  лицо:  «Паршивый  жидёнок,  я  не  дам  тебе  жить на  свете!  Никакой работы  не  получишь!»  -  Как  вам  кажется,  неплохая  оплеуха одному  из лучших  студентов  института,  общественнику  и  члену  всяких  там советов и комиссий?  Рискуя,  я  всё  же  улетел  с   итальянцами  в  Крым.  Но,  на  моё счастье, на  следующий  вечер  я  (вот  вам  и  мистическое  совпадение!) встретил  в  ресторане крымской  Ялты  нашего  декана  Хосе Фердинандовича Б-во,  рассказал  ему  обо  всём и  он,  успокоив  меня,  тут  же  позвонил  своей секретарше  в  деканат  и  дал распоряжение  «освободить  от  занятий  сроком на  два  месяца  в  соответствии  с просьбой  международного  отдела ВЦСПС». И  плевал  я  на   всяких  «са-вых»,  но  на ус  урок  этот  намотал  и  понял,  что он  наверняка  не  будет  последним  -  это придётся  преодолевать  постоянно, если  не  на  каждом  шагу.  Так  оно  и  вышло.   

 

На  распределительной  комиссии  заведующая  отделом  кадров  Др-ва  сказала, что  у неё  нет  для  меня  предложений  в  качестве  «итальянца»,  но  я  могу пойти  в Государственный  комитет  трудовых  резервов,  который  набирает английских переводчиков  для   развивающихся  стран,  где  СССР  открыл много  школ  и технических  заведений - там   работают  русские преподаватели и  им  требуются помощники  со  знанием  языка.  

 

Я  и  подписал  соответствующее  согласие  в  государственной регистрационной  книге, а  после  получения  «красного»  диплома  с отличием»  смело  пошел  в  тот  комитет, находившийся  на  Садовой  за кинотеатром  «Форум». Тамошний  чиновник  смотрел на меня  и  на направление  от  института  в моих  руках  с  большим  удивлением,  велел придти  через  неделю  и,  когда  я  появился   у  него  вторично,  заявил:  «Как вы посмели  обратиться  к  нам?  Вас  никто  к  нам  не  направлял!»  -  Я  тут же  поехал  в институт,  где  подлая  Др-ва  показала  мне  мою  собственную подпись  в  той регистрационной  книге,  но  там  теперь  вместо  «Направлен в «Трудовые  резервы» было  её  рукой  вписано  «Получил  свободное распределение»,   то  есть предоставлен сам  себе  для  подыскания  места работы.

 

 

Итальянский актер Франко Наро в роли Джона Рида,

актер Устюжанин в роли Ленина,

редактор Мосфильма А. Попова и Борис Розин на Красной площади.

 

А  Вовка  с  немецким  и  Феликс  с  английским  уже  год  болтаются безрезультатно  по Москве,  никуда  устроиться  не  могут,  так  что  и  мне светит  незавидная  судьба…  Я всё  же  зашел  в  рядом  расположенный кабинет  директрисы  Варвары  Пи-ой,  очень строгой  старой  дамы,  лично знавшей  меня  чуть  ли   не  с  первого  курса, обсуждавшей  со  мной  разные вопросы,  раз  уж  я  был  членом  всяких  комиссий,  и, быстро  рассказав  ей мои  последние  «приключения»,  спросил:  «Как  же  так,  что мне  теперь делать?»  -  Услышал  в  ответ:  «Боря,  я  ничем  тебе  помочь  не  могу». И я сказал:  «Клянусь,  больше  моей  ноги  в  институте  не  будет  никогда!»  -  И даже если  мне  поступали  звонки  и  приглашения  на  всякие  «вечера  и встречи выпускников»,  я  ни  разу  больше  в  ИнЯзе  не  появился.

 

И  начались  мои  хождения  по  разным  министерствам,  где  всюду  уже  были созданы  новые,  еще  пять - шесть  лет  назад  при  Сталине  не существовавшие «международные  отделы»  или  «отделы  зарубежных  отношений»,  куда естественно требовались  сотрудники,  тем  более  со  знанием   двух  языков, как  -  впервые  в истории  ИнЯза! - было   записано  в  моем  дипломе. Каждый  раз  мордой  об  стол, чиновникам  даже  не  надо  было  просить  у меня  паспорт,  как  говорится,  «еврея бьют  не  по  паспорту,  а  по  роже».

 

 

Б. Розин на телесъемке в редакции газеты „Правда“

 

Не  могу  не  вспомнить  о  дневной  встрече  итальянского  театрального коллектива  с творческими  московскими  организациями,  специально организованной  Обществом дружбы  с  зарубежными  странами  (сокращенно СОД):  я  беспрерывно  находился  на сцене,  переводя  приветственные  речи и  дурацкие  хохмы  конферансье Б-ва,  но  при этом  всей  кожей  ощущал  на себе  ненавидящий,  уничтожающе  убийственный антисемитский  взгляд хрущевского  зятя,  всесильного  редактора  газеты «Комсомольская  правда»,  а потом  «Известий»   и  вице-председателя  СОД  Алексея Аджубея,  мужа Никитиной  дочери  Рады,  бессменной  и очень толковой вице-редакторши превосходного  журнала  «Наука  и  жизнь»,  которую  я  потом  по разным поводам  встречал,  и  она  нисколько  не  походила  на  юдофобку.  Несколько раз  я  от  этого  несомненного  ощущения  оглядывался  на  кулисы,  где  стоял Аджубей,  и  всякий  раз  наталкивался  на  его  сверливший  меня  чуть  ли  не разъярённый  взгляд.  Жуткое  чувство,  помню  его  кожей  до  сих  пор.  

 

Октябрь  и  ноябрь  59-го ушли  на  всё  ту  же  беготню  по  Москве  в  поисках работы. В  конце  концов,  по  какому-то  непонятному  блату  меня пристроили в  отдел переводов  иностранных  научных  и  технических  патентов  в Институте  научно-технической  информации,  где  я  промучился  три  недели от  скуки,  занудства, сидячей  работы  и  почти  полного  непонимания  ни итальянских,  ни  английских открытий  и  изобретений.  Что  я  там напереводил  и  написал  в  виде  аннотаций  к статьям  размером  в  5 – 6 листов  мелкого  шрифта  каждая,  одним  небесам известно.  

 

Бегали  же  мы  по  столице  порознь  втроём,  три  приятеля  еврея:       Б-ейн, Кр-кий, Сп-кий.  Наконец,  разведав  и  разузнав,  где  какого  языка  требуется работник,  «Б» направил  «К»  в  Международную  школу  профсоюзов,  где  тот устроился  ночным надзирателем  в  общежитие  иностранных  студентов,  «С» направил  «Б»  в Иностранный  отдел  Союза  журналистов,  куда  тот  и  был зачислен  после  проверки по  ходу  работы  с  двумя  или  тремя  делегациями, а  Вовка  «К»  сказал  мне: «Срочно  беги  в  Министерство  здравоохранения  в Рахмановском  переулке,  это  же напротив  твоего  дома  на  Петровке,  там  на первом  этаже  протокольным  отделом, который  занимается  связями  с зарубежными  странами,   командует  Михаил  Ильич Б-к,  он  из  наших  и наверняка  тебе  поможет».  

 

Так  и  получилось,  вот  так  мы  по  старому  еврейскому  принципу  «выручать и  помогать  друг  другу»  и  устроились  трое  на  работу. 

 

 

Б.Розин и писатель Анатолий Рыбаков

 

Той  осенью  я  получил  еще  один  щелчок  по  носу  или  удар  «мордой  о грязь», можно  сказать.  Отыскал  еще  непереведённые  на  русский  рассказы популярного итальянского  писателя  Альберто  Моравиа  и  отнёс  несколько моих  переводов  в журналы  «Знамя»  и  «Октябрь».  Пару  месяцев  спустя меня  пригласил  в Иностранную  комиссию  Союза  писателей  её  глава некий Бр-рд,  один  из  двух евреев  (вместе  с  Бо-ким),  занимавших  ведущее положение  в  стране  в  сфере переводов  итальянской  литературы.  Выйдя  со мной  из  кабинета  в  коридор,  этот, едва  достававший  мне  до  плеча толстячок,  зашипел,  обдавая  меня  едкой  слюной: «Как  ты  посмел  нести свои  переводы  в  журналы  и  вообще  заниматься переводами?!  Да  без моего разрешения  для  тебя  все   дороги  закрыты!  Сначала поработай  на  меня рабом - негром  лет  пять,  а  потом,  может  быть,  я  и  позволю тебе опубликовать  что-то  за  своей  подписью!»  -  Вот  вам  и  свободная конкуренция,  а,  точнее,  драка  за  место  под  солнцем.  

 

Жаркий  август  91-го  года.  Час  пик.  По  улице  Горького  едет  троллейбус. Моя половина,  самая  на  вид  итальянистая  из  всех   живших  в  СССР итальянок,  но  по крови  на  три  четверти  гарантированно  русская,  тщетно пытается  отвернуться  или отстраниться  от  мохнатой  подмышки,  упорно лезущей  ей  в  нос.  Владелица  же оной,  держась  рукой  за  верхний поручень, настойчиво  подсовывает  свое  «амбрэ» и,  наконец,  распалив  себя  до десятого  пота,  принимается  крыть  на  чем  свет «проклятых,  которые набиваются  в  наш  транспорт,  не  дают  ездить  русским,  и лучше  им убраться!..»   Читатель,  безусловно,  понимает  -  кто  и  куда.   В  конце концов, моя  жена,  неробкая  только  со  своими  домашними,  решается  на  выходе ответить:   «А  если  я  уеду,  вы  что,  будете  лучше  пахнуть?»  -  Закрывшаяся дверь оборвала  смех  пассажиров.

 

А далее – серия коротких зарисовок.

 

Сентябрь 1965 года. Группа аккредитованных журналистов летит на Байкал. При поселении каждого в одноместный номер  иркутской гостиницы двое гебешников, взяв мой паспорт, громко заявляют администраторше: «А этого еврейчика запихнём в номер к его итальянцу».

 

Московский  Смоленский переулок, выхожу из дома от матери. К подъезду подъезжает такси. Вылезает сильно подвыпивший знаменитый актёр Николай Гр-ко, бросает на меня короткий взгляд и громогласно оповещает шофёра: «Куда ни приедешь – повсюду наткнёшься на еврея».

 

Отвожу жену на работу на Ленинградский проспект, пропускаю двух женщин на переходе.  Одна тут же комментирует: «Чертовы жиды разъезжают тут на машинах!»

 

Садимся с женой и приятельницей в полупустой вагон метро. Рядом мужчина встаёт и сообщает: «Никогда не сижу рядом с евреями!»

 

Утром открываю почтовый ящик. Вместе с газетой достаю листок с ротапринтом: «Евреи – вон из Москвы!»

 

Вторая половина восьмидесятых, у всех на устах дейстия гремевшего тогда общества «Память». На дверях квартир, где жили евреи, в том числе и на моей, появлялись кресты, у некоторых лифтерш и консьержек «пямятники» интересовались именно местами их проживания и требовали списки жильцов.

 

Начало девяностых, воскресный день. По Садовой на грузовиках манифестация наци-фашистов. В руках антисемитские плакаты и… ножи, у многих – кухонные, большие. Соответствующие вопли на всю улицу. Стоим у ворот с соседом Валерием, чистокровным славянином. Он: «Не обращайте внимания и не беспокойтесь. Мы своих им не сдадим, у нас и пулемет найдётся».

 

Б. Розин и Марк Розовский - драматург, режисер,

руководитель Московского театра у Никитских  ворот

 

Вне сомнения, любой читатель приведёт десятки, если не сотни, подобных эпизодов и случаев. Я рассказал лишь о своих личных, на мой взгляд, достаточно красноречивых, чтобы вызвать желание покинуть страну, где юдофобские настроения нарастали и продолжают нарастать год от года, подогреваемые со многих сторон. Тем не менее продолжаю оставаться преданным поклонником многообразной русской культуры, вне которой не мыслю своего существования даже при наличии в ней известных исторических настроений типа Федора Михайловича Достоевского.

 






<< Назад | Прочтено: 531 | Автор: Розин Б. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы