В глазах дочери появились слёзы, она обхватила ручками мою шею, прижалась ко  мне и стала просить: «Папочка, пожалуйста, не иди работать на этот противный корабль! Я не хочу, чтобы тебя долго не было! Не надо мне таких туфелек! Я хочу видеть тебя каждый день, гулять с тобой, разговаривать! Не надо надолго уезжать!».

.... я усвоил на всю жизнь ещё юношей: любые долги, даже самые символические, нужно отдавать. А о более серьёзных – денежных, гражданских, родительских, наконец, просто человеческих –  и говорить нечего, среди порядочных людей такое просто не обсуждается – ДОЛГИ НУЖНО ОТДАВАТЬ.

В  наш век изобилия информации... немногие имеют желание слушать  рассказы стариков о давних временах, даже родные внуки и внучки.   Тем не менее, хотелось бы записать личные воспоминания о годах детства и молодости.

"От жажды умираю над ручьём".

Жизнь позади, пришла пора проститься...

Но вновь весной так хочется влюбиться!

Тогда мне сплин и возраст нипочём.

У Р.Айзенштадта очень зоркие глаза, глаза человека, которые обычно не совсем сухи, но и не наполнены слезами, они лишь немного влажны, – а «влажность» по-латыни – humor. Он обладает юмором. То, что он видит – безрадостно и очень далеко от Innerlichkeit. Ощупью отыскивает он свою собственную, ещё никем не проторенную тропу, всякий раз – особую, сугубо специальную для каждой личности. Его творчество приобрело индивидуальный характер. Слово «видеть» имеет значение, не исчерпывающееся только оптическими категориями: он видит мир таким, каков он есть.

Много раз в моей жизни мне доводилось соприкасаться с ложью - пороком, который связан с нарушением одной из десяти заповедей. Остановлюсь лишь на двух эпизодах, глубоко запавших в мою душу и в мою память, как человека, пережившего Великую Отечественную войну в раннем мальчишеском возрасте.

... выдающийся немецкий афорист 18-века Георг Лихтенберг, склонный часто к едкой иронии, высказался ... в пользу сочинительства: «Если человек пишет, то пишет ли он хорошо или плохо – видно сразу. Но если человек ничего не пишет и сидит смирно, то делает ли он это благодаря уму или по невежеству – вот этого не в состоянии распознать ни один смертный»...

Конечно, я не помню, что было в первые дни моей жизни, но вот пятый запечатлелся довольно неплохо. В этот день меня забрали ... из того самого дома, откуда все мы – кто раньше, кто позже – вышли в жизнь.

   И тут отец говорит мне буквально следующее:

- Вот ты говоришь, что считать научился, сейчас и проверим.

- А что считать-то? – спрашиваю.

- Не что, а кого! Считай военных, которых увидишь по дороге, так и к

   бабушке быстрее доедем

Сказать, что меня пригласил к себе сам маршал, было бы некоторым преувеличением, пожалуй, откровенным враньем. Но то, что я побывал у него на квартире и даже немного пообщался, - это точно. Дело давнее – уж шестьдесят лет прошло с тех пор, но запомнил я это неординарное событие довольно хорошо.