Прошлое - родина души человека (Генрих Гейне)

Логин

Пароль или логин неверны

Введите ваш E-Mail, который вы задавали при регистрации, и мы вышлем вам новый пароль.



 При помощи аккаунта в соцсетях


Темы


Воспоминания

                                                                                                          Владимир Песоцкий

 

 

 

Верблюды пришли в Одессу

 

 


Полынь-трава памяти

(короткие рассказы)

                                                                                                    

                                                                     В этих коротких рассказах,

                                                                     Возможно, каждый найдет своё,

                                                                     для утверждения вчера

                                                                     и правильного завтра    

                          

 


Часть 1. Из Одессы, далёкой и близкой

- Верблюды пришли в Одессу

- Люля-Кебаб для фраера

- Porridge-Каша

- Санта-Лючия

- "Хвосты" Мазепы

- У Филатова


Часть 2. Полынь - трава памяти

- Без вести пропавший

- Станция Шепетовка

- Отбомбимся

- Вы хотели вишни

- Ленд-лиз

- Бесплатный хлеб

 

                                                                                                          

                                                                           «Это было,

                                                                             было в Одессе..."

                                                                (В.Маяковский "Облако в штанах")

                                                                                                                               Верблюды пришли в Одессу

 

                                                                                                           

        Это было в канун Нового Года. Скажете – ну и что тут такого, всё возможно! Но это был не простой Новый Год, а Новый Год в Одессе, удачно совпавший с нашей студенческой молодостью. Мы только-только входили в эту одесскую особенность, осторожно, но, прямо скажу, с большим удовольствием и с не меньшим уважением.

        Понятно, что сугробов в Одессе тогда не было, да и не могло быть хотя бы потому, что они ну совершенно не к месту в этом городе у моря, и чтобы одесситы этому особенно радовались – так это вряд ли. Kак говорится, «оно нам надо..?»

       За два дня до новогодних праздников, когда зачётное напряжение спало до неожиданной пустоты и непонятной свободы, когда большинство студентов разъехалось по домам, чтобы отметить праздник в кругу семьи, задумалось мне прогуляться куда-то в сторону центра.

       Примерно на углу улиц Карла Маркса и Дерибасовской случайно, почти, как говорят, нос к носу, встретил однокурсника Григория. Почему нос к носу? Да потому, что Гриша носил очки, и они у него вечно спадали и вечно потели.

       С Григорием мы были знакомы постольку-поскольку, потому что учились на разных факультетах: Гриша был будущий химик, а я – электронщик. Чаще мы встречались на факультативных семинарах по философии. Вот это были реальные дебаты!

 

         Семинары по философии вёл преподаватель с кафедры философии – солидный, грузный мужчина, левая рука у него была ампутирована. Но он легко, с улыбкой и юмором мог остановить разошедшихся спорщиков и направить «базар» в нужное русло. Говорили, что он – бывший семинарист. Да и правда, иногда он называл нас «Стадо Божье» и таки, наверное, не случайно.

      Когда собиралась полная аудитория, он так и говорил:

      – В  «Стаде Божьем» прибыло!

        Основополагающая сущность всех наших философских дебатов исходила, естественно, из определения «Материя – первична, сознание – вторично».

       «Стадо Божье» крушило всё и вся. Доставалось и Дэвиду Юму, и его сподвижнику Иммануилу Канту. Это ж надо такое придумать – «Я на небе, звёзды во мне»!

      Одни доказывали, что вокруг человека есть электромагнитная аура, в людской совокупности она образует большое информационное, астральное поле, в том числе вчерашнее возрастное и отчасти будущее молодое, и потому отдельные индивидуумы с анормальными способностями свободно транспортируются в этом поле. В качестве примера приводились способности известных целителей и предсказателей: Ванга, Эдгар Кейси, Вольф Мессинг и другие. И где тут материя, и где тут сознание!?

       Другие ворошили геном человека: ДНК – это постоянное запоминающее устройство, РНК – это оперативное запоминающее устройство, и вот вам пример того, что сознание тоже имеет свою особую материю... и так далее!

 

       Однажды, дабы успокоить студенческий философский базар (уже с элементами политики), наш преподаватель озадачил нас рассказом об аналогичных событиях, якобы имевших когда-то место на кафедре философии.

       Из его рассказа следует, что это было обычное плановое скучное собрание кафедры на предмет отсутствия сомнений и, в то же время, преданности незабвенному положению «Материя – первична, сознание – вторично».

     Вялотекущий процесс неожиданно был остановлен двумя молодыми аспирантами, позволившими себе – нет, не отрицать, а просто уточнить! – что «...это не просто материя, а материя, благодаря которой происходит движение самой материи, проще говоря, это питательная среда, материальная пища в цепочке движения самой материи...» Надо же так загнуть!

        Задремавший было зав. кафедрой оживился, ну просто засиял:

       – Вот это я понимаю, молодцы, молодёжь! Скажите, а могли бы вы как-то экспериментально доказать свою гипотезу, прошу прощения, – открытие?

       – Да, мы готовы это доказать экспериментально!

       – Сколько времени вам на это понадобится?

       – Неделя.

       – Все свободны, собираемся ровно через неделю, и чтобы были все!

 

        Через два дня молодые аспиранты попросили двух свидетелей, типа понятых, чтобы они присутствовали на доказательном эксперименте, так как эксперимент требует времени. Добровольцы нашлись быстро.

        Прошла неделя. Кафедра собралась в полном составе в ожидании сенсации. Кое-кто даже надел галстук. Зав. кафедры достал свои знаменитые очки в позолоченной оправе, что означало весьма ответственный момент. На всякий случай заседание кафедры объявили закрытым.

      Молодые аспиранты торжественно, в присутствии понятых доложили всё о своём доказательном эксперименте, суть которого была такова. Была собрана большая клетка. В левом углу клетки поместили кошку, а другом – тарелку с пищей для котов.

       Первый эксперимент. В клетку запускают кота. Кот посмотрел на тарелку, посмотрел на кошку. Пошёл к кошке, бесцеремонно сделал своё дело, пошёл к тарелке, поел и лёг спать.

       Второй эксперимент. В клетку запускают кота. Кот посмотрел на тарелку, посмотрел на кошку. Пошёл к тарелке, поел, пошёл к кошке, нехотя сделал своё дело и лёг спать.

       Третий эксперимент. В клетку запускают кота. Кот посмотрел на тарелку, посмотрел на кошку. Пошёл к тарелке, поел и лёг спать.

       По утверждению аспирантов, это говорило о том, что материя – пища первичная, а сознание, естественно, вторично на любом уровне. На этом молодые аспиранты торжественно и победоносно закончили свой доклад.

        Воцарилась тишина, сотрудники переглядывались, сдерживая улыбку, пожимали плечами, посматривали в сторону зав. кафедрой.

       – Вопросы есть?

       Поднята рука:

       – Старший научный сотрудник Кацман.

    – Ну что, Борис Михайлович, давай, опровергай! – тихо и как-то обречённо сказал зав. кафедрой, поскольку ему уже было всё понятно.

      – Скажите, вы пищу для кота меняли каждый раз?

      – Да, перед каждым экспериментом.

      – А кошку?

      – Нет, кошку не меняли.

     – Считаю эксперимент недействительным, – победоносно заключил Борис Михайлович, будучи уверенным, что выражает мнение абсолютного кафедрального большинства.

       Кафедра одобрительно зашумела и принялась громко обсуждать событие, не упуская возможности привести аналогичные примеры из собственной личной жизни.

         Понурив седую голову, зав. кафедрой молча снял очки в позолоченной оправе, положил их в футляр и спрятал далеко во внутренний карман:

        – Заседание окончено, всем приступить к работе!

 

         Неожиданно «Стадо божье» проявило интерес:

         – Скажите, а какова дальнейшая судьба этих молодых аспирантов?

Наш преподаватель встал, поправил пустой рукав и с улыбкой ответил:

         – Так вот, один из них – перед вами.

       Воцарилась тишина. Сначала кто-то робко захлопал, а потом шумно захлопали все.

         – Так, за второго не спрашивайте, это уже в другой раз!

 

          Итак, вернёмся к случайной встрече с Григорием. Конечно, ничего особенного, но вот уж действительно – необходимое проявляется через случайное.

      – Привет.

      – Привет.

      – Далеко?

      – Да в «Пассаж» хотел.

      – Ну так пошли, нам по пути!

        Единственное, на что можно было бы обратить внимание, так это на историческое, по мнению одесситов, место встречи.

        Одесситы утверждают, что именно на этом месте собирались «почётные старики», так называемые «пикейные жилеты в соломенных шляпах канотье» (И. Ильф, Е. Петров «Золотой телёнок», глава 14).

      И не только для того, чтобы с важным видом знатоков обсуждать международные новости из газеты «Правда». Но и для того, чтобы немного пофантазировать с учётом желаемого, но вряд ли возможного, поскольку прошлое бывших маклеров и торговых агентов, как и мечта о вольном городе с беспошлинной торговлей, уходила независимо и безвозвратно.

        Покончив с обсуждением очередных новостей из газеты «Правда», пикейные жилеты приступали к обсуждению своих жизненных историй, реальных и не очень, но так желаемых, что воспринимались они с пониманием и уважением к рассказчику.     Рассказывает один из пикейных жилетов...

 

       – Помните, Леонид Утёсов выступал у нас тут в Театре оперы и балета?

       – О, да, было время!

     – С большим трудом, по профсоюзной линии, но всё же мне достался билет на концерт Утёсова, правда, место в конце партера у входа и на приставном стуле, который мне вручили не сразу, а когда зал был уже почти полный. А зал был не то что полный, а переполненный.

     Зал стоя, бурными аплодисментами приветствовал своего любимца. Утёсов поклонился всем: галёрке, партеру, ложам, жестом попросил всех сесть. Наступила торжественная тишина.

     Заиграл оркестр. И вдруг Утёсов остановил оркестр, в свете рамп подошёл к краю сцены, внимательно посмотрел в конец зала и так конкретно говорит:

     – Я извиняюсь! Фима, ты почему сидишь в конце партера, да ещё на приставном стуле? А ну, бери свой стул, иди быстро сюда, садись в первом ряду!

         Одобрительно, с уважением к рассказчику закивали соломенные канотье безукоризненно белых пикейных жилетов:

       – Ну, о чём говорить, Утёсов – это голова!

 

     – Согласен, – говорит второй пикейный жилет, – но вот со мной тоже была не менее правдивая история. Как-то, опять же по профсоюзной путёвке, заехали мы не куда-нибудь, а в дружественную нам страну Китай. Иду, значит, я по центральной площади Пекина, как там её? Кажется, Тяньаньмэнь... Всё так необычно, так красиво, так торжественно. Китайцы приветливы, легко идут на контакт, даже не зная нашего языка, но точно знают, где находится Одесса. И тут вдруг – скрип тормозов, и прямо возле меня останавливается шикарная такая машина, открываются дверцы, и сам Мао-Цзэ-Дун обращается лично ко мне:

      – Здравствуйте, Мойша! Как Вам нравится у нас в Китае?

      – Ой, здравствуйте, товарищ Мао, спасибо, мне всё очень нравится!

      – А Вы видели нашу первомайскую демонстрацию?

      – Нет, к сожалению, не видел.

      И тут он решительно поднимает телефонную трубку и отдаёт приказ:

      – Повторить для Мойши первомайскую демонстрацию!

          Пикейные жилеты с пониманием ситуации приподняли свои соломенные канотье:

      – О чём разговор, Мао-Цзэ-Дун – это голова!

 

     – Согласен, – вступил в разговор следующий пикейный жилет, – очень поучительный и трогательный рассказ, но хочу поведать вам свою историю и, пожалуй, не менее правдоподобную. Так вот, как-то по приглашению Конфедерации профсоюзов трудящихся Италии меня, как ветерана коммерческого отдела Одесского морского порта, немного знающего молдавский язык, отправили в составе делегации в столицу Италии Рим. Конечно, был радушный приём и всяческое уважение к городу Одесса. А в конце нам разрешили посетить Ватикан, тем более что это находится совсем рядом.

       Подходим мы, значит, к этому самому холму Монте-Ватикана, а там – толпа верующих. Вдруг вижу: карета, две пары лошадей, охрана со всех сторон, а в карете сидит сам Папа Римский! И что вы думаете, только поравнялась карета с нашей делегацией – кони остановились. Папа Римский обращается прямо конкретно ко мне и говорит:

      – Изя, и чего это ты тут стоишь? Садись, я сам тебе всё покажу!

     Сел я, значит, в карету к Папе Римскому, едем, а вокруг – верующие: приветствуют нас, кланяются и с удивлением спрашивают друг друга:

      – Вы случайно не знаете, кто это сидит рядом с Изей?

          Последовало многозначительное заключение пикейных жилетов:

     – О чём базар, Папа Римский – это таки голова!

 

        А тем временем мы с однокурсником Гришей немного не доходя до «Гамбринуса» свернули с Дерибасовской на Греческую площадь, скорее не потому, что нас там кто-то ждал, а потому, что по Дерибасовской прямо нам в спину настойчиво дул морской бриз.

       Кстати, может, кто-то спросит: «А что, бывает сухопутный бриз?» Таки бывает. Бриз – это такой ветер на морском побережье Одессы, который возникает из-за разницы температур на море и на Привозе. Днём он дует с моря, а ночью – наоборот. А к Новому Году такая разница температур уже была явно заметной.

      И что мы имели, чтобы противостоять этому морскому бризу под Новый Год, чтобы как-то соответствовать предновогодней ситуации и уважению к самой улице? Осенний плащ светло-бежевого цвета был у меня, и плащ светло-серого цвета – у Гриши, хотя и с поднятыми воротниками, но без головных уборов. Ну, просто так было модно. По молодости шевелюра на голове была ещё достаточно приличной, но это у меня. А что у Гриши?

         А вот у Гриши – это да! На голове у Гриши была мощная шапка тёмных кучерявых волос мелкими колечками. Гриша был родом из Молдавии, возможно, в каком-то поколении у него были ромы, или, что скорее всего, заезжие из Африки. От них и досталось ему такое богатство. Нет-нет, это только моё предположение.

       Гриша был такой себе способный, спокойный студент, немного угловатый, выше среднего роста, сухощавый, с шикарной шевелюрой на голове и в очках, которые предательски падали, когда он зачем-либо наклонял голову. Чем-то он был похож на Вана Клиберна в молодости, но без очков. Кто не знает – это известный, легендарный пианист, ставший в своё время своеобразным культурным мостом между США и СССР.
         Наводить какие-либо культурные мосты при сходстве с Ваном Клиберном для Гриши не было никакой необходимости, поскольку мосты между Одессой и Кишинёвом давно наведены всеми возможными и невозможными путями как туда, так и обратно и, похоже, навсегда. Но Гриша не предполагал, что ему предстояло нечто подобное, хотя и в меньших масштабах, но значимых для нас обоих.

        В «Гамбринус» мы, естественно, не собирались заходить (не с нашими стипендиями!). Кроме желания немного прогуляться мы себе думали заглянуть в «Пассаж» и обратно.

    «Пассаж» – это такой крытый торговый комплекс на углу улиц Дерибасовской и Преображенской. Почти в центре «Пассажа» был небольшой магазин канцелярских товаров. Это и была наша конечная остановка.

       Рядом, со стороны улицы Преображенской, есть ещё и гостиница «Пассаж». Довольно приличное заведение в прошлом. Да, собственно, это и так всем известно.

       Хотя – нет, говорят, был и такой случай... Из гостиницы «Пассаж» выходит такой себе приезжий, поворачивает направо, останавливается на углу и... совсем теряется. Навстречу ему идет одессит, и приезжий к нему так обращается:

       – Я – цадик из Жмеринки. Где тут у вас Дерибасовская?

     Одессит взвесил его взглядом с ног до головы и обратно и так же ответил:

     – В Жмеринке ты, может быть, и цадик, а здесь ты еле-еле тянешь на фраера! А что касается Дерибасовской, так ты на ней уже стоишь..!

 

       А в наше время морской бриз продолжал настойчиво дуть. Влажность при этом повышалась, и по этой самой причине мы свернули с Дерибасовской. Если вы вдруг окажетесь на Дерибасовской в аналогичной ситуации, обязательно сворачивайте туда, куда вас задует морской бриз. Не исключено, что именно так и поступил Александр Иванович Куприн, и по этой самой причине получился рассказ «Гамбринус». Кстати, к тому и другому в Одессе имеют хорошее мнение.

           Прямо на Греческой площади было такое громоздкое здание с округлыми углами, в полуподвальном помещении которого располагался букинистический магазин. Когда мы сворачивали, Гриша так и сказал:

          – Давай заглянем в «Букинист», заодно и погреемся!

        Одно время было модно посещать букинистические магазины, тем самым как бы демонстрировать свою образованность на уровне мыслителей древности. А реально  делать там было нечего, разве что коллекционерам приятно было бесполезно поспрашивать философские манускрипты и заодно показать свои глубокие научные познания. Чаще сюда заходили вдовушки с целью продать или просто подарить (в  случае наличия экслибриса) со слезами умиления свои полные собрания сочинений классиков.

          И опять же, с учётом рентабельности, на прилавках «Букиниста» можно было уже встретить товар, более приемлемый и понятный для крупного портового города, каковым Одесса была и всегда будет, пока есть Чёрное море и даже если его вдруг не станет, а этого не может быть, потому как есть морской порт Одесса.

        Возле первого же полуподвального окна, которое повыше, мы остановились. Ветра тут почти не было, правда, погода начинала портиться, и всё же мы остановились, потому что нельзя было не остановиться. Из этого окна на нас смотрел, как вы думаете, кто? Мефистофель, который стоял в полный рост, облокотившись на часы!

         Вся эта композиция – сам Мефистофель и резной корпус часов высотой примерно один метр – была выполнена их дерева и покрыта черным блестящим лаком. Цифры, стрелки и маятник часов были покрыты жёлтым металлом, а возможно, даже были позолоченными.

       «Люди гибнут за металл, Сатана там правит бал!» («Фауст» И.В. Гёте) – скорее всего, автор так и думал, создавая эту композицию.

        Тонкая резьба по дереву удивительно точно передавали детали лица Мефистофеля, как мы себе его и представляли: на излом поднятые брови, прищуренные, самоуверенные глазки, морщины в уголках рта с этакой язвительно-насмешливой улыбочкой, вздёрнутая бородка клинышком. 

       Небрежно облокотившись на часы, Мефистофель как бы демонстрировал свою неподвластность и независимость от времени: «Цените время: дни уходят невозвратно!».

 

           Мы стояли, а он смотрел с такой себе ехидной улыбочкой. Со стороны это было похоже на эпизод из «Фауста», когда Мефистофель околдовывает студентов в «Погребке Ауэрбаха», только в данном случае – у магазина «Букинист».

       Правда, Гриша сразу снисходительно уточнил:

     – Мефистофель – это всего лишь фантазия, собрание зла и всякой негативности того времени.

       Дёрнуло меня поумничать:

       – А ты знаешь, этот самый злой дух поспорил не с кем-нибудь, а с самим Господом на то, что сможет заполучить душу Фауста?

     – Правильно, Господь легко пошёл на эту сделку, потому что он один точно знает, где находится душа человека. А Мефистофель может только разрушать, а жизнь уничтожить не может, потому что он тёмный: понятия не имеет, где находится душа и как её заполучить...

    – Слушай, «Стадо Божье», кончай свою философию, мы же не на семинаре по философии, мы на Греческой площади в городе Одессе!

       Гриша не сдавался:

      – Между прочим, если ты тёмный, то я могу тебя вразумить: душа человека – это и есть ДНК. Тело, как любая материя, погибает, преобразуется во что-то там, а ДНК остаётся, передаётся, и жизнь возрождается.

       – Ладно, Спиноза, всё, хорош!

       – Нет, ну о чём может говорить химик с каким-то там электриком!

       Я парировал студенческой заготовкой и очень даже к месту, так как это было по «Фаусту» в переводе Б. Пастернака:

 

Я богословьем овладел,

Над философией корпел,

Юриспруденцию долбил

И медицину изучил.

Однако я при этом всём

Был и остался дураком.

 

         А погода между тем продолжала портиться, с неба потихоньку сыпалась крупа – что-то среднее между моросящим дождём и снегом. Гриша на это не обращал внимания, и в результате на его шевелюре образовалось такое себе напыление, ну прямо тебе вершина Килиманджаро.

        Наконец Гриша повернулся и мотнул головой.

       ... – Осторожно, молодые люди!

      Ничего себе! Оказывается, за нами стояли две симпатичные девушки. Откуда они здесь взялись, ведь мы своими светлыми плащами почти закрывали полуподвальное окно? Нет, это уж точно проделки Мефистофеля...

       Одеты девушки были скромно, но по моде. У той, которая повыше, на голове красовался берет светло-бежевого цвета. На голове второй девушки, ростом пониже, был шарфик, повязанный с правой стороны, что выглядело весьма кокетливо и, прямо скажем, привлекательно.

       Очки у Гриши почему-то сползли и запотели, он быстро их снял и сунул в карман плаща, слава богу, своего. Теперь он точно был похож на Вана Клиберна, и даже лучше, потому что приветливо улыбался, чего я раньше за ним не замечал.

     То, что учудил Гриша дальше, явно говорило о том, что он систематически пропускал лекции по этике и эстетике: он первым протянул руку девушке, которая повыше, правда, она и стояла ближе к нему:

        – Ой, здравствуйте, я Григорий!

      На удивление, девушка улыбнулась сама, обменялась улыбкой с подругой и протянула руку:

       – Здравствуйте, Ирина.

      – Валентина, – приветливо протянула руку вторая девушка с шарфиком на голове.

      – Очень приятно, – ответили мы хором.

      – Взаимно.

      – А мы тут выбираем подарок к Новому Году, вам нравится?

      Девушки пожали плечами.

     Тонкие черты лица Ирины сочетали в себе одновременно молодость, красоту и строгость. Валентина – немного с пышными формами, с приветливым лицом, с большими серыми глазами. И что удивительно, эти глаза смотрели на нас с какой-то спрятанной улыбкой, ну явно с какими-то чёртиками в уголках глаз.

     Дальше мы торжественно сообщил девушкам, что буквально завтра наступает очередной Новый Год и что мы были бы не против встретить его конкретно вместе с ними. Хотя не мешало бы нам сначала согласовать этот вопрос между собой, поскольку ни у меня, да и у Гриши соответствующих апартаментов не было.

      Получается, мы прямолинейно, самым наглым образом напрашивались в чужую компанию.

    – Так мы и не возражаем, – неожиданно засмеялись девушки. – Пожалуйста, милости просим, будем вам рады!

 

        Такого поворота не мог ожидать сам Мефистофель, если только он же это не придумал. Гриша деловито записал адрес. Договорились быть немного пораньше.

     Переговоры шли в основном с Валентиной, а Ирина постоянно поправляла тёплый шарфик на шее и сдержанно покашливала: видно, немного простудилась. Девушки поспешно уходили. Валентина обернулась и со своей лукавой улыбкой кокетливо помахала рукой. Мы, конечно, отреагировали, небрежно подняв руку.

        Почему небрежно? Да потому, что всё это было нереально, в это трудно было поверить и, возможно, нас просто разыгрывают, тем более адрес был не очень далеко, в престижном районе.

       Крупа перестала сыпать, ветер почти стих. Время прошло незаметно, и уже до вечера оставалось совсем мало. Девушки ушли, а мы как-то засуетились, заторопились, появилась какая-то взаимная неловкость.

        Тем не менее мы договорились встретиться завтра, хотя каждый про себя подумал, что это вряд ли произойдёт, но всё же, прямо скажу, очень хотелось в это верить. А как говорили раньше умные одесситы, «Без веры не ставь парус!».

        Должен заранее сказать, что такой ход событий имел вполне логичную причину, и никакой мистики в этом не было. Но об этом – немного дальше.

 

        В назначенный день и час Гриша таки явился, несмотря ни на что, причём в том же самом плаще и того самого цвета, каковым он был вчера. Надо прямо сказать, мой плащ тоже сохранил свой первородный цвет.  

        Головными уборами мы, естественно, за такое короткое время не успели обзавестись, да и зачем, если есть что на молодой голове, особенно у Гриши! На голове – это да, а в голове..? Да ладно, до пятого курса мы, думаю, ещё успеем.

       Прикинув наши финансовые возможности, в гастрономе и в порядке очереди купили бутылку «Советского шампанского». Правда, как раз в этот период в народе была очень популярна так называемая «Шипучка» – простое газированное вино: дёшево и било по мозгам. Поэтому очередь имела некоторое сомнение по поводу этикетки «Советское шампанское». Но мы здесь ни при чём.

      У нас неожиданно возникла другая проблема: куда девать бутылку? В карман её не положишь, в руках – не очень удобно и не солидно. Гриша решил и эту проблему.

      Дело в том, что Гриша жил у дальних родственников где-то на 9-й станции Большого Фонтана, мотался туда и сюда трамваем № 18, и иногда ему приходилось покупать и перевозить продукты. По этой самой причине в кармане у него всегда была авоська.

      Бутылку поместили в авоську, и поскольку композиция получилась несколько вытянутой и угловатой, а Гриша был выше меня ростом, то нести это произведение взялся сам автор идеи при моём настоятельном согласии. 

        Единственное, о чём я попросил Гришу, будучи в нём не очень уверен, чтобы он держал авоську немного повыше, чтобы случайно не стрельнуть об какой-либо бордюр.

         Часть пути к указанному адресу нам предстояло проехать троллейбусом. Дело обычное, но не за пару часов до Нового Года, когда одесситы спешили: кто к родственникам, кто в свою компанию, а кто по приглашению, по аналогии с нами.

        Троллейбус был ещё не очень забит, и мы заняли своё постоянное место на задней площадке, дабы не толкаться по престижному центру то вперёд, то назад в зависимости от того, сколько пассажиров выходило и сколько их заходило.

       Предновогодняя необычность начиналась с того, что на каждой остановке слышалась негромкая и понятная всем просьба: «Ноги, осторожно, ноги!». Это сейчас к обуви относятся небрежно, поскольку её много и большей частью она имеет форму так называемых кроссовок и чистить её нет особой необходимости.

         Вы сейчас увидите где-либо чистильщика обуви? Конечно, нет! Правда, и тогда их уже не было, и свои ботиночки каждый чистил и натирал до блеска самостоятельно. Потому и просили на ноги по возможности не наступать.

        Троллейбус быстро наполнялся. Что там, на передней и средней площадках – мы не видели, зато на нашей задней площадке скучать не приходилось.

         На очередной остановке к нам протиснулась пара человек, и ещё стояла женщина уже в возрасте и, простите, с приличным животом. И куда её несло в такое время? Наверняка чья-то тёща!

          И всё же ей подали руку, и она вошла в троллейбус животом вперёд, давление которого ощутила вся задняя площадка.

        Но народ в Одессе воспитанный, все вежливо терпели и молчали, потому что вряд ли хватило бы дыхания что-либо сказать, да и ответ уже наверняка был готов.

         Женщина тоже была воспитанная, она тоже ощущала всю ситуацию, тем более – было чем ощущать. С большим усилием, но всё же ей удалось повернуться животом к двери. Все облегчённо вздохнули, распрямляя затёкшие плечи, но теперь все с опаской поглядывали на дверь: что делать, если она вдруг заклинит? С нетерпением ждали следующей остановки, и мы-таки до неё доехали.

    

       Лучше бы мы проехали мимо этой самой остановки! Дверь с помощью воспитанных пассажиров открылась, и что мы увидели? Во-первых, стало ясно, что женщина не собиралась выходить, а во-вторых, на остановке стоял мужчина с таким же, если не с большим, животом. Остальные желающие, кто стоял с ним рядом, оценив возможности задней площадки, с надеждой на успех побежали на среднюю и переднюю двери.

       Задняя площадка неловко молчала: жалко всё же было мужика, наверняка спешил на свидание... В подтверждение этому мужчина вежливо поклонился и произнёс как-то и уверенно, и вопросительно, обращаясь ко всей задней площадке:

       – Пустите душу грешную на покаяние!

      Ну как тут можно было не помочь человеку! У кого тут душа была безгрешной? Ну  разве что у Гриши, но об этом же, кроме меня, никто не знал. Входящему протянули руки помощи.

        Мужчина втиснулся по касательной к животу стоящей к нему лицом женщине. Она оказалась к нему своим левым боком, и он тоже – левым боком. У кого было плохо с начертательной геометрией, возьмите бумагу и карандаш и нарисуйте ситуацию. Попытка как-то изменить положение привела только к тому, что они встали ещё плотнее, возможно, не без помощи рядом стоящих пассажиров. Площадка предвкушала сцену и притихла в ожидании. Ожидать долго не пришлось.

        Мужчина приветливо всем улыбался с готовностью выразить свою благодарность всей нашей площадке. Был он средних лет и, судя по краснощекости, ещё при здоровье. Да и женщина оказалась тоже где-то средних лет. Говорят, у женщин бывает всего два возраста: «до тридцати» и «за тридцать». В нашем случае ближе был второй вариант, но этого, очевидно, хватило, чтобы так вот располнеть. Женщина первая не выдержала:

         – Мужчина, ну встаньте ж Вы, наконец, как-то наоборот!

        – При всём моём уважении, мадам, встать на конец, да ещё наоборот и при людях...

        Площадка заулыбалась и понимающе закивала.

        – Вы шо, к тому же ещё и больной на голову?

       По всем правилам Привоза, должен был возникнуть скандал, но в ответе женщины не было агрессии, а, пожалуй, наоборот были слышны нотки интереса, возможно, как результат возникшего взаимного тепла с левой стороны.

       – Насчёт здоровья я Вам так скажу: у нас только один человек реально здоров, так это Адам, потому как он ручной сборки.

       – Начитанный... – закивала площадка, и тут же последовал вопрос:

       – Скажите, уважаемый, а Ева тоже ручной сборки?

       Все засмеялись, мысленно представляя себе этот процесс и предлагая к рассмотрению различные варианты:

      – Нет, тут дело было иначе. Господь заглянул в рай и увидел, что Адам скучает. Ладно, сказал он, завтра я приведу тебе подарок, чтобы ты не скучал. Вот теперь все и говорят: «Не приведи Господь!»

 

          Площадка ответила дружным смехом и даже по возможности с аплодисментами.

       – Всё, хватит с меня такой поездки и этих ваших компаний, я выхожу, – возмутилась женщина и на этот раз, похоже, вполне серьёзно.

       – Правильно. По Одессе лучше ходить пешком. Я Вам помогу, – ответил ей мужчина  тоже уже без юмора и не глядя в нашу сторону.

        На остановке он вышел первым и галантно подал женщине руку.

Кто-то сделал предположение: 

      – Точно познакомятся. Есть у них что-то общее...

      – Да уж! – согласились в большинстве.

      Обратно сесть мужчина и не думал, а освободившаяся ниша тут же была заполнена. И заполнена так, что дверь не закрывалась, как ни старался водитель:

      – Ну, так что, задняя площадка, будем закрывать двери или здесь и будем встречать Новый Год?

       Это уже было слишком. Волна возмущения прокатилась по троллейбусу:

       – Что, нельзя было добавить транспорт?

       – Что, не ясно, что людей будет больше, чем вчера?

       Досталось и водителю:

      – Щас ты сам пойдёшь пешком!

      – А я тут причём?

      – Ой, да хай уже везёт! – заступились те, которые сидели.

 

       Двери закрылись, троллейбус тронулся, пассажиры немного притихли.

И вдруг – на тебе! Прямо со ступенек задней площадки послышалось громкое:

       – Братья и сестры..!

      Стало неприятно тихо. В такой вот момент чего-то клянчить – надо же совесть иметь! Это как в карман залезли...  

      – Кто сколько может... – продолжал тот же требовательный голос.

      – Пройдите, пожалуйста, вперёд!

      В другое время это сошло бы за шутку, но в данной ситуации это стало последней каплей для возмущения всех, в основном – стоящих пассажиров. Сидящие пассажиры, большей частью женщины, вначале помалкивали, но, с ужасом подумав, каково им будет выходить, добавили свои голоса в общий хор возмущения на уровне сопрано и даже выше. Ощущение было, что троллейбус подпрыгнул:

       – Довезли людей...

       – По морю легче доехать!

       – Водила, ты что, не здешний?

      – Так передай этой администрации, чтобы добавляли людям машины, а то мы и эту – как тузик грелку!

 

      С таким настроением теперь точно уже все напьются в компаниях. Правду говорил наш физик: «Любая закрытая система движется в сторону хаоса, но не порядка».

      Что касается возможности своевременно выбраться из троллейбуса, то на задней и передней площадках с этим было несколько проще, чем в центре, поэтому там можно было услышать и такие простые вопросы и сдержанные ответы:

       – Женщина, Вы выходите на следующей остановке?

       – Да, выхожу!

       – А впереди выходят?

       – Да, выходят!!

       – А Вы их спрашивали?

       – Да, спрашивала!!!

       – И что они Вам сказали?

     Не следует думать, что такое бывает регулярно в троллейбусах этого маршрута. Да нет, такое бывает нечасто и ненадолго, как и сам Новый Год. 

     Ближе к концу маршрута пассажиров стало меньше, народ выходил, вновь возвращаясь к своим заботам, намерениям и ожиданиям, начисто забыв этот небольшой транспортный случай. Мало ли чего бывает каждый день!

      Вышли и мы с Гришей. Некоторое время он продолжал прижимать к себе авоську с бутылкой, и если бы она вдруг в толпе стрельнула, то никто бы кроме Гриши не пострадал.

 

        Часть пути до адресатов мы шли пешком. Народу почти не было видно. Горели фонари, светились окна, воздух был удивительно свежий, температура – в районе нуля  или немного ниже. Пришлось опять поднять воротники. Шли молча, потому что всё ещё были сомнения.

        По указанному адресу нашли приличный двухэтажный особняк. Часть окон второго этажа ярко светилась, мигали лампочки новогодних гирлянд, слышалась лёгкая музыка. На первом этаже окна были тёмные.

      Вошли в просторный подъезд: светло, высокие потолки. По широкой лестнице с деревянными перилами беспрепятственно поднялись на второй этаж. Перед нами – массивная деревянная дверь с нужным нам номером. За дверью слышались голоса, негромкая приятная музыка. Точно, это здесь!

       Вытерли ноги об коврик, не сговариваясь, посмотрели вниз, как бы оценивая крутизну лестницы и пути возможного беспорядочного отступления или, как говорят военные люди, «на случай драпировки», и я решительно нажал на кнопку звонка.

      Прошло какое-то время. Дверь легко открылась. Перед нами стояла молодая  красивая женщина, тёмно-бордовое платье подвязано цветастым кухонным фартуком.

       Пышными формами, большими серыми глазами она очень напоминала Валентину, только ростом немного повыше. Платье с глубоким декольте, в мягкой ложбинке которого на золотой цепочке уютно разместилась золотая пластинка с двумя золотыми рыбками. Верхняя рыбка смотрела в одну сторону, нижняя рыбка смотрела в другую сторону, благо было на что смотреть.

      Можно себе представить, какую картину у дверей своей квартиры увидела эта молодая женщина, по всей видимости – хозяйка квартиры. 

       Перед ней стояли два типа в плащах с поднятыми воротниками, да еще и с бутылкой в авоське, растянувшейся почти до пола – такое у неё было потребительское свойство.

       Бегло взглянув на меня, она остановила свой внимательный взгляд на Грише, неожиданно улыбнулась знакомой улыбкой с чёртиками в уголках глаз и жестом пригласила:

      – Заходите, проходите!

      Повернувшись куда-то в глубину коридора, она громко позвала:

     – Валентина, это к тебе!

     – Григорий, – протянул руку наш плохо воспитанный химик, забыв о том, что на руке у него висит авоська с бутылкой.

            Хозяйка рассмеялась, очевидно, эта шутка ей понравилась, взяла авоську с бутылкой, повернулась и поспешила мягкой походкой по своим делам.

          Гриша поднял было руку ей вслед, очевидно, желая определиться с судьбой своей авоськи, но, оценив безвозвратную потерю части своего имущества, обречённо махнул рукой.

           Пока мы снимали и устраивали свои плащи среди более приличных вещей, к нам подошла сияющая Валентина. На ней был белый костюм, красиво облегавший её фигуру, золотая цепочка на открытой шее и замысловатый браслет на запястье левой руки. Куда мы попали, где наши вещи!

             С Валентиной подошли два молодых, на вид интеллигентных парня, немного старше нас, и оба в джинсах. Познакомились. Аркадий и Борис. Всё внимание было обращено на Гришу, а он посмотрел вдаль коридора и спросил у Валентины:

       – А где Ирина?

       Но тут Аркадий и Борис подошли к Грише поближе:

     – Говорят, Вы, Григорий, будущий знаменитый химик! – с заискивающей улыбкой обратился Аркадий и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Знаете, у нас тут намечается приличное дело, считайте – бизнес, мы уверены, что именно Вас это очень даже заинтересует.

        Что такое бизнес? Это же была явная морковка! Но польщённый Гриша легко её скушал, на время забыв об Ирине.

        Убедительно размахивая руками, компания во главе с Гришей уходила куда-то в комнаты просторной квартиры.

       – А кто эта женщина? – спросил я у Валентины.

      – Это моя старшая сестра Оля. Муж у неё – второй помощник капитана, но он сейчас в рейсе, – с гордостью ответила Валентина.

       Сразу многое прояснилось, но ещё не всё.

        – А что у вас за компания?

      – В основном это друзья Олины и Олиного мужа, а из молодых – мои знакомые с подругами, будущие визажисты, парикмахеры.

       Так вот он откуда дул, морской бриз на Дерибасовской! Что-то стало проясняться и по поводу Гриши и его шевелюры. Кстати, куда там его потащили?

       – А всё же где Ирина?

       – Ирины, к сожалению, не будет. Она серьёзно заболела, простудилась – ангина, высокая температура, даже врача вызывали, – как-то печально пояснила Валентина.

       – Так надо сказать Григорию...  

      – Ни в коем случае, – категорически запротестовала Валентина.– Ирина очень просила об этом ему не говорить, а если что – самой что-либо придумать.

       – Скажи, а у тебя тут есть, ну как, ну вроде как твой знакомый?

     Валентина засмеялась, и снова в её больших серых глазах забегали знакомые чёртики. Она взяла мою руку своей приятно тёплой рукой с невероятным браслетом. Про себя я тут же немного поднял свой рейтинг...

       – Вот что, пойдём, я тебе всё объясню!

      Мы прошли через зал, где уже стояли почти накрытые столы, но ещё хлопотали хозяйка с помощниками. Почувствовав на себе беглый взгляд хозяйки, я понял, что напрасно повышал свой рейтинг, будучи рядом с такой изящной Валентиной.

     Прошли мимо большой комнаты с двумя окнами, между которыми возвышались красиво обрамлённые высокие зеркала. Стоял столик с парфюмерией и кресло, возле которого неуверенно стоял Гриша и ещё несколько человек, в том числе и девушки. Слышался оживлённый разговор на профессиональную тему.

 

       Наконец мы зашли в небольшую комнату без окон и дверей. Вместо дверей висели бамбуковые палочки, которые при входе громко стучали.  

         Слева у стены стоял небольшой диванчик с резными ножками и такой же спинкой.

        На журнальном столике был хрустальный поднос, на котором красовалась бутылка вина и два хрустальных стакана, перевёрнутых вверх дном. В углу рядом с диванчиком светил торшер. Напротив, в полумраке, стояло что-то вроде книжного шкафа или бара. И в этом вот таком, что и Мефистофелю не приснится – я и прекрасная Валентина!

         Мы присели на этот резной диванчик. Валентина подробно и откровенно рассказала мне за этот весь необычный, оказывается, вполне детерминированный процесс от самого начала. Я не сразу всё понимал, иногда даже переспрашивал – честно признаюсь, отвлекали эти круглые коленки в капроновых колготках, которые, я знаю, в те времена были очень даже дефицитом. Но ведь у сестры Валентины муж был моряк, да еще и второй помощник капитана...

         Коротко попробую пересказать исповедь Валентины.

        Валентина и Ирина дружили ещё со школы. Они были из состоятельных семей и позволяли себе посещать элитные одесские парикмахерские, многие из которых потом становились салонами красоты.

        Очевидно, под впечатлением от этих посещений они и поступили на курсы парикмахеров и визажистов. Все готовились для сдачи экзаменов по специальности, но для этого надо было найти своего клиента с «головой».

      Имеется в виду голова клиента, на которой можно было бы экспериментально соорудить оригинальную экзаменационную причёску и при необходимости провести должный макияж.

        Ирина немного простудилась, и Валентина провожала её домой. Они шли через Греческую площадь и увидели нас с Гришей, а точнее – Гришину шевелюру.

       – Смотри, вот он – мой клиент! – сказала Ирина, и они остановились позади нас, рассматривая «голову» поближе. Дальше мне было всё понятно.  

        Ирина заболела, на Новый Год она конкретно не могла прийти, сильно расстроилась, просила клиенту Грише пока ничего не говорить с надеждой всё-таки потом его найти. Вот и вся история, и нет тут никакой мистики.

        Увлечённая Валентина хотела было рассказать мне, кто такие парикмахеры - визажисты, в то время, когда мне хотелось узнать об этом просто на живом примере, но в этот момент застучали бамбуковые палочки, и к нам заглянула хозяйка Оля, старшая сестра Валентины.

         Цветастого фартука на ней уже не было, вместо него был серебристый поясок, конкретно подчеркнувший талию и пышные бёдра.

      – Молодые люди, просим к столу! Валечка, понимаешь, мы решили пораньше сесть за стол, чтобы достойно провести уходящий год, ведь мы всегда так делаем, правда? Как ты считаешь? А потом обязательно будет звонить Костик, надо же к этому приготовиться!

         Костик (а точнее – Константин) – это, очевидно, и был её муж, второй помощник капитана, который в данный момент был в рейсе.

         Ольга подошла к столику, наклонилась, поправила зачем-то стаканы и взяла бутылку вина. Когда она наклонялась, её золотые рыбки временно покинули свою тёплую пристать, одна рыбка укоризненно посмотрела на Валентину, вторая – с оценивающим любопытством посмотрела на меня. Каково было мнение второй золотой рыбки, можно было отчасти догадаться, хотя – еще не вечер, и как сказать...

 

        Мы вышли из «бамбуковой» комнаты. Сёстры, беседуя на ходу, шли в сторону гостиного зала, продолжали обсуждать регламент мероприятия, начисто забыв обо мне. А я вместе со своим снова пошатнувшимся рейтингом остановился напротив комнаты с зеркалами.

      В кресле напротив зеркал восседал Григорий, завёрнутый в светло-голубое покрывало с вензелями какой-то парикмахерской. Возле него суетились будущие специалисты с фартуками при таких же вензелях. Они отходили, советовались и опять принимались за работу.

        В комнату зашёл молодой человек, кажется, я его узнал – это тоже наш однокурсник. Как он тут оказался? Пути господни неисповедимы...

    – Внимание, свистать всех наверх! Хозяйка приглашает к столу для провести уходящий год! Такая традиция.

       Будущие специалисты парикмахеры-визажисты засуетились, стряхнули с себя и с пациента (или с клиента, трудно в этой ситуации определить, кто для них был Гриша)  результаты своей кропотливой созидательной работы на уровне монументального искусства.

       Запущенной Гришиной шевелюры как таковой уже не было, она преобразилась. Это уже был рудимент. Напомню, рудимент – это определённая часть тела, потерявшая значение в ходе эволюционного развития.

       Наверное, пикейные жилеты в этом случае сказали бы просто:

       – О да, Гриша – это голова!

 

       А Гриша и в самом деле сильно изменился: стал выше, ровнее, и плечи стали шире, интеллигентнее, если хотите. Он как-то сверху посмотрел на меня и чужим голосом произнёс:

        – Пройдёмте, молодой человек, нас приглашают!

        – Вы уверены?

      – За себя – да, – спокойно парировал этот бывший клиент, он же и пациент.

        Заходим в зал. Валентина машет нам рукой. Оказывается, она заняла для нас места возле себя. ...А вы говорили! Валентина села слева от меня, Гриша сел справа от меня.

        За то, что на столе, я молчу! И что тут первичное и где тут вторичное?

        Валентина с улыбкой посмотрела на наши отвисшие челюсти. Но мы же воспитанные, мы слушали курс этики и эстетики: вилка слева, ножик справа, хорошо, что я правша...

        Вся наша студенческая столовая не видела такого изобилия за всё время своего славного существования.

       Но хочу вам сказать, замечательный винегрет, манная каша или молочный рисовый суп вдохновляли нас на праведные дела, заставляли думать, искать, а не сидеть тут и соображать, как бы это половчее.

        Почему-то вспомнился эксперимент молодых аспирантов на кафедре философии с пищей для кота: а может, они были правы? Хотя не потому ли один из них потерял левую руку?

       Во главе всего застолья поднялась хозяйка Ольга Михайловна с крутыми бёдрами и золотыми рыбками, продолжавшими исполнять свою похотливую службу. Она открыла честное собрание традиционным коротким тостом о том, что надо было бы забыть и что надо обязательно помнить.

         С одобрением и пожеланием всем морякам попутного ветра, семи футов под килем и скорого успешного возвращения домой все приступили к процедуре отмывания старых грехов при всеобщей готовности совершать новые грехи. Чудны дела твои, Господи!

 

        Справа от Гриши сидела Софья Марковна, дальняя родственница по линии мужа хозяйки, и по правилам хорошего тона он должен был уделять ей внимание. Но Гриша вдруг опять за своё:

         – Валентина, так всё же, что-то я не вижу Ирины...

         Валентина в растерянности и от неожиданности, но помня о том, что Ирина доверила ей самой что-либо придумать, начала нести явную несуразицу:

       – Понимаешь, Гриша, она дома, но завтра днём она обязательно придёт! Дело в том, что у неё папа очень строгий, ответственный партийный работник, и просто так он дочь не отпустит, если не знает с кем и куда она идёт.

       Будучи в курсе, я утвердительно закивал головой.

     – Так в чём проблема, скажи её адрес! – решительно заявил Гриша.                 

       Валентина совсем растерялась и брякнула наугад какой-то адрес.

       Гриша решительно, в полной уверенности в своей порядочности и при новом интеллигентом виде встал и молча направился к выходу. Такого никто не ожидал, и Валентина, дабы Гриша понял, что это просто шутка и как-то остановить его, добавила: 

       – Гриша, но только надо знать пароль, иначе тебя не пустят.

       – Говори пароль, – строго настоял Гриша.

      В больших серых глазах Валентины опять запрыгали знакомые чёртики, что могло бы и остановить Григория, и она выдала с улыбкой такое, что и я засмеялся впервые за весь вечер:

      – Пароль – «Верблюды пришли в Одессу»!

 

             Гриша уже был в коридоре, когда мы поняли, что это серьёзно.

       – Останови его, он что, юмора не понимает? Какие ещё верблюды в Одессе! – лицо Валентины заметно изменилось. Вряд ли Ирина такое могла предвидеть, доверяя ей что-либо придумать.

        Я, не очень-то торопясь, с надеждой, что до химика дойдёт и будет правильная реакция без осадка, набросил плащ и вышел, но Гриши уже и след простыл. На улице заметно посвежело. Из ярко освещённых окон слышалась музыка, на балконах курили и поглядывали на необычно чистое небо, возможно, и на одинокую фигуру с поднятым воротником в светло-сером плаще.

      Куда искать – влево, вправо? По лестнице застучали каблучки. Вышла Валентина без головного убора, на светлый костюм наброшена норковая шуба, немного ей великоватая – очевидно, это шуба сестры.

      – Слушай, он что, совсем не понимает юмора, у вас все такие? – похоже, она расстроилась.

       – Валентина, скажи адрес, пойду искать.

      – А я помню..? Да не переживай, это где-то недалеко, не потеряется, куда он денется!

       И всё же было тревожно: ночью, в малоизвестном нам районе Одессы, да ещё и в очках, которые постоянно запотевали, если он их вообще не потерял. Как в подобных случаях образуется «Гоп-стоп»:

       – Гражданин, Вы не видели поблизости милиционера?

       – Нет!

       – Ну, тогда снимайте Ваш плащ!

 

       На улице было зябко, мы зашли в подъезд. Здесь нам вдвоём под норковой шубой было куда теплее и приятнее. 

       Валентина успокаивала меня, я соглашался. Гриша постепенно уходил на второй план. Быстро или нет, но он-таки явился и как всегда неожиданно и не вовремя.

       – Гришенька, ну ты что, не понял, что это просто шутка, ну какие верблюды могут приходить в Одессу! – виновато встретила его Валентина, на всякий случай прячась за моей спиной.

         – Да я всё уже понял, – как-то смутившись, ответил Гриша.

         Он был на удивление спокоен, улыбался. Плащ с него не сняли.

       Очки тоже были на месте, но левой рукой он их постоянно придерживал. Внимательно присмотревшись, мы поняли, зачем и почему он это делал.

        По левой щеке, почти от уха к левому глазу тянулась краснеющая полоса, а под глазом была не очень большая, но заметная гематома, проще говоря – фингал. Защемило под ложечкой: как же я это мог допустить! Почему я его не предупредил за эту самую Ирину!

        Не помню, как я посмотрел на Валентину, но она на всякий случай поспешила наверх. Чувство вины поднимало несметные силы, требовало мести:

       – Где это, Гриш, пошли!

      – Да всё уже нормально, нет смысла, я тебе расскажу, – с уважением и вдруг с доверием удерживал Гриша мой реально решительный порыв. Рассказ его был коротким.

         Дом этот действительно был недалеко, но какой-то запущенный. Закралось сомнение насчёт ответственных партийных работников. Но мало ли что – всё же они слуги народа...

        Первый этаж, слабо освещённый коридор. Нужная дверь. Звонка не нашёл, решил постучать. Стучу. Молчок. Опять стучу. Сильнее. Послышались тяжелые шаркающие шаги.

      – Кто там? – мужской хрипловатый голос.

      – Верблюды пришли в Одессу!

      – Не понял!

      – Верблюды пришли в Одессу!

    – Ну хорошо, сейчас мы их встретим, – с небольшой паузой тот же спокойный мужской голос.

      Дверь открылась, в лучах яркого света стоял пожилой человек в тельняшке. Левой рукой он опирался на палочку, а правая рука нанесла несильный боковой удар воспитательного характера.

       То ли от яркого света, то ли по привычке защищаясь от неправильных химических реакций, но Гриша успел отклонить голову назад.

     Удар пришелся по касательной слева вдоль очков. Очки улетели в дальний угол коридора, дверь закрылась.

       С трудом отыскав свои на удивление уцелевшие очки, Гриша поспешил по старому адресу. Странно, но, не доходя к дому, он вдруг почувствовал, что проголодался. Это точно означало, что напряжение спало, всё встало на свои места, а главное – не было чувства какой-либо обиды, кроме желания чего-нибудь перекусить. После драки всегда хочется перекусить!

 

        Мы поднялись на площадку второго этажа. «Остановиться, оглянуться на том случайном этаже…». Наши желания что-либо перекусить полностью совпадали, и мы решительно открыли незапертую дверь.

       Пока мы устраивали свои заметные плащи, к нам навстречу вышла симпатичная девушка, кажется, из тех, кто работал с бывшей Гришиной шевелюрой, одним словом, будущий парикмахер - визажист.

     – Григорий, куда же Вы пропали? – пропела она призывным голоском. – Ой, что это у Вас с глазом? – голос её уже был нежно-заботливым.

     – Да вот, зацепился за перила, – смутился Гриша.

     Она взяла Гришу за руку:

     – Пойдёмте, небольшой макияж – и Вы будете как новенький!

     Всё, Гриша был при деле. По крайней мере, его голова больше не принадлежала Ирине. Вот только как насчёт перекусить?

     Я потихоньку вернулся в зал. Наши места были свободны. Софья Марковна деловито сидела на своём месте и с понимающим любопытством посмотрела на меня. Валентины на месте не было. Обида к ней пропала, но небольшой осадок всё же ещё пока был.

        Ну вот спрашивается: почему она решила, что именно верблюды пришли в Одессу? Ну, скажи она, что не верблюды, а антилопы пришли в Одессу, Гриша точно догадался бы. Да ладно, молодость имеет право на ошибки!

        До решающего момента оставалось совсем мало времени. Валентина хлопотала возле сестры. С помощью телефонного удлинителя к столу хозяйки подтянули телефонный аппарат: ожидали звонка от Константина. Телефонный аппарат был сработан под старину. Массивная трубка лежала на высоких рычагах. Такой аппарат очень напоминал аппарат из кабинета Владимира Ильича.

          На это не только я – многие с улыбкой обратили внимание. Возможно, поэтому кто-то из новеньких произнёс то ли тост, то ли революционный лозунг: «Земля – крестьянам, фабрики – рабочим, море – морякам!».

        К торжественному моменту всё и все были готовы. Часы были сверены, бутылки с шампанским были приготовлены к торжественному салюту. Дружный хор вёл отсчёт: – Пять, четыре, три, два, один! Залп! С Новым Годом!

          Полетели пробки, шампанское лилось и пенилось, звенели фужеры, улыбки, пожелания счастья, здоровья, всех благ, были и более конкретные пожелания.

         Любопытно, как там наша бутылка? Наверняка шарахнула громче всех, натерпевшись стыда в навсегда потерянной Гришиной авоське! 

         Валентина всё ещё была возле сестры, ожидали звонка от Кости, второго помощника капитана. Очевидно, с кораблём была радиосвязь, и через АТС морского порта был выход на этот симпатичный телефон.

         Мы чокались с Софьей Марковной, но я чувствовал, у неё не было ощущения твёрдой почвы – человек не создан для одиночества. Вон Гриша устроился со своей новой знакомой в конце праздничного стола, и уже с действительно малозаметным результатом знакомства с ночной Одессой уплетал что-то из своей тарелки. Вот что значит макияж!

 

           Раздался громкий и длинный телефонный звонок. Все затихли. Всё внимание было обращено на Ольгу Михайловну. Она торжественно встала, качнув фигурой с пышными бёдрами и золотыми рыбками на золотой цепочке, подняла трубку:

        – Здравствуй, родной, здравствуй, любимый, мы очень ждали твоего звонка! Да, да, спасибо, и мы все тебя поздравляем, скучаем, целуем, ждём домой, – она повернула трубу к залу. На глазах Ольги Михайловны появились слёзы умиления, отдельные солёные слезинки падали в лоно довольных золотых рыбок.

          Все хором громко и по очереди поздравляли Константина, желали попутного ветра, скорой встречи и много всего разного. Рядом сидящая Софья Марковна негромко добавила:

           – Якорь тебе в корму!

      Вот тебе и на, здравствуй, Костя, Новый Год! Перехватив мой удивлённый взгляд, она смутилась:

         – Да это так, по-родственному для моряков, чтобы было лучше, ну это как у других «Ни пуха, ни пера!».

        Вот тут я стал уважать Софью Михайловну. Мы с ней выпили за всех, кто в море, и даже чмокнулись в щёчку. Но в самом начале нашего наверняка интересного разговора за море, за Одессу вмешалась Валентина. Она похлопала меня по плечу лёгкой рукой с необычным браслетом, я повернулся, мы обнялись. Конфликт был исчерпан.

            

         Мы много говорили, мы забыли за Гришу, мы танцевали. Мы были молоды, жизнь казалась бесконечной, нам хотелось близости, простого счастья. Непроизвольно заглянули в «бамбуковую» комнату, но эта непонятная комната оказалась занятой.

      – Нет, ты видел? – торжественно заявила Валентина вместе со своими чёртиками в больших серых и счастливых глазах.

        Я не сразу разглядел, но это-таки был Гриша со своей новой знакомой! 

       Это действительно было неожиданно: ну химик даёт... Но почему бы и нет при наличии такой причёски и её возможного автора!

     Валентина торжествовала. Теперь она полностью и бесповоротно оправдана: ночной урок пошёл Грише на пользу.

             Валентина иногда удалялась – надо было помогать сестре. Этой компании постоянно что-то надо было, и тогда я уходил на своё место за шикарным столом.

        Софья Марковна уже сидела не одна, возле неё на Гришином месте сидел сосед снизу Семён Григорьевич. Мы познакомились.

         Софья Марковна преобразилась – видно, они с Семёном Григорьевичем были давно знакомы.

       – Сеня, ты всегда опаздываешь, ты даже на свидания всегда опаздывал!

       – Сонечка, ты представляешь, просто присел в кресло и неожиданно для себя уснул. Слышу – кто-то храпит. Прислушался – а это, оказывается, я.

      – Сенечка, и шо ты такой хитрый? Скажи, только честно, как в синагоге, у тебя в роду были евреи?

      – Нет, я первый!

      – Бедный ты мой! Тебе одну или две ложечки оливье?

      – Три, и шоб я видел!

     Пока Софья Марковна старательно оформляла закусочное блюдо для Семёна Григорьевича, он разразился комплиментами в её адрес:

     – Нет, ну ты сегодня просто прелесть, и так шикарно смотреть на тебя! И сколько это тебе уже стукнуло?

     – Ой, Сенечка, да каждый год по-разному.

    – Хорошо, а что бы такое тебе пожелать в Новом Году, вот что бы ты хотела от жизни? – Ой, таки совсем не много: например, домик у моря с видом на настоящего мужчину.

     – Сонечка, тебя одни только деньги и волнуют.

     – Сеня, меня деньги не волнуют, меня деньги успокаивают.

     Эти разговоры замечательно заполняли мне паузу, пока Валентина решала с сестрой потребности застолья.

 

     – Сенечка, ты мне скажи, какие тут у вас новости на первом этаже?

     – Ну вот, например, Розочка вышла замуж.

     – Ой, ну наконец-то, как я рада за нашу Розочку! И за кого она вышла?

     – Так за Шлемовича.

     – Да ты шо, он же хромает!

     – Ну и шо, он же хромает, только когда ходит!

     Софья Марковна наполнила наши рюмки подвернувшимся коньяком.

     – Семён Григорьевич, а мы тебе желаем крепкого здоровья, и шоб ты прожил 120 лет!

     – Лучше, Соня, 119 лет.

     – Сеня, почему вдруг?

     – Шоб сказали: «Ушёл из жизни преждевременно».

     Пока Семён Григорьевич самозабвенно вкушал блюдо, любовно и с должным вкусом собранное Софьей Марковной, она обратилась ко мне:

     – Вы думаете, он пошутил, когда сказал, что в роду он первый еврей? Он таки считает себя первым потому, что только он один в семье верующий еврей, читает Тору и трактует Талмуд, а остальные в основном внимательно читают только свои сберегательные книжки. В семье хотя бы один человек должен быть грамотным!

         Услышав знакомые слова, Семён Григорьевич принял умное выражение лица учителя и даже самого раби Иехуды Ха-Наси, написавшего знаменитые Мишны, в которых собрана вся Устная Тора, и с этим самым выражением он и наполнил повторно наши рюмки.

     – Лехаим!

     – Лехаим!

     – Согласен: «За жизнь»!

 

         Расходились по-разному: кто раньше, кто позже. Гриша, например, не очень охотно. Кстати, вы знаете, чем в этой ситуации англичанин отличается от одессита? Англичанин уходит не прощаясь, а одессит прощается – но не уходит, по крайней мере, не сразу.

         Валентина провела нас до подъезда. Выглядела она устало, но была довольна собой и нашим вечером, впрочем, как и я.

        Мы шли по Пушкинской улице в сторону железнодорожного вокзала. Мне надо было посадить Гришу на трамвай №18, который, я надеялся, довезёт его до 9-й станции Большого Фонтана. Хотя, надо прямо сказать, Гриша как-то сразу сник, и я подумал, как бы мне не пришлось везти его непосредственно родственникам.

         Шли мы небольшой компанией: мы с Гришей, наш однокурсник с девушкой и ещё парочка – все попутчики в нашу сторону.

         Утро было прохладное, немного даже морозное, примерно градуса два по Цельсию. А по-нашему – нормально, даже в наших светлых плащах.  

     Солнце только-только намеревалось всходить где-то со стороны Пересыпи. Шли мы посреди улицы, потому как не было ни людей, ни транспорта. Разговор особо не клеился, все были ещё под впечатлениями.

         И вот неожиданно наш однокурсник с подругой бодро и весело запели, правда, не громко, но довольно прилично. Мы даже как-то зашагали в такт мелодии. И тут я, наконец, вспомнил, кто такой этот наш однокурсник. 

       Действительно, оригинальный студент. Учился он так себе, но очень любил и был большим знатоком оперного репертуара, пожалуй, единственным на весь курс. Вот такие люди с нами были рядом.

      А пока они прилично пели, и мы взбодрились, а Гриша так с видом знатока пытался подпевать:

 

Сады цветут зелёные,

По ним идут влюблённые,

Идут, глядят на белый свет,

А нам до них и дела нет.

 

Глядя друг на друга и поочерёдно:

 

Дела нет, дела нет.

Отчего ж, отчего ж,

Ни один не похож,

Не похож,

Ни на вас, ни на вас.

Не забыть мне ваших глаз.

 

        Сады, конечно сейчас не цвели, но вот по поводу глаз – это подметили точно. И ещё были куплеты, и мы распрямились, зашагали в темпе этого самого дуэта из какой-то оперетты.

      – Ну, что Гриша, – свысока спросил однокурсник, – откуда это?

     Гриша, который всё же посещал лекции по этике и эстетике, легко отпарировал:

      – Это Семён Заславский, оперетта «Искатели жемчуга».

     – Не совсем, Гриша. «Искатели жемчуга» – это опера Жоржа Бизе. А Заславский вместе с Софоновым написали оперетту «Искатели сокровищ».

     – Да, и, кстати, настоящее имя Заславского не Семён Аркадьевич, а Самуил Аронович. – Так что, он одессит?

     – Как ни странно, но нет, способных музыкантов везде есть!

        Подруга однокурсника снисходительно посмотрела на нас и нежно обняла своего спутника.

       Первые лучи восходящего солнца уже окрасили верхушки деревьев, как вдруг нам навстречу показался зелёный огонёк: это была машина такси, белая «Волга» ГАЗ-21, а зелёный – значит свободный. Поравнявшись с нами, таксист открыл окошко и, продолжая медленно двигаться, внимательно смотрел в нашу сторону. Мы понимали его молчаливое предложение и мысленно начали подсчитывать свои финансы, не забывая при этом поглядывать друг на друга. Внимательный таксист, очевидно, тоже это заметил.

      Машина проехала мимо нас, потом развернулась и, обогнав нас, остановилась. Водитель открыл дверь, вышел и закурил, ожидая, пока мы не подойдём ближе. Мы поравнялись с машиной, и тут вдруг произошла очередная неожиданная реакция нашего химика Григория. Он вышел вперёд, подошёл к машине со стороны, противоположной водителю, покрутил головой и высокомерно спросил:

       – Ну, как я подстригся?

      Надо быть таксистом из Одессы, чтобы так спокойно и с достоинством ответить:

      – Так Вас надо одеколонить или вас надо везти?

      – Везти, везти! – зашумела вся компания.

      Как говорится, дело не в деньгах, а в их количестве.

     Необходимая сумма была собрана, пункт назначения детально определён, Гришу затолкали в салон, где он тут же прикорнул.

 

          Постепенно наши пары куда-то разошлись, и вот она – свобода!  

         Свобода, полная свобода, всё позади, в кармане абсолютная пустота, не считая надежды на далёкий завтрашний день. Я уверенно зашагал в сторону «Проспекта Шевченко», а там и мой «Первый Пролетарский» переулок, по которому можно пойти прямо к нашему студенческому пляжу «Отрада».

         Почему я люблю море? Потому что с ним можно разговаривать, как с самим с собой, в любое время, особенно когда полная свобода и пустота в кармане.

        Пляж «Отрада» был нашим любимый пляжем, особенно до того, как его окультурили: намыли песок, установили волнорезы. Исчезли бычки, мидии, да и вода от берега до волнореза потеряла свой первородный цвет.

       До окультуривания берег имел свой изначальный, много повидавший вид. Волны размеренно плескались о скалистый берег, в прозрачной воде на камнях гнездились колонии мидий, на песчаных прогалинах суетились бычки. Такое осталось в памяти навсегда, как и непоколебимая вера в то, что отсюда зарождалась сама жизнь на земле, а уж в Одессе – так это точно.

       Когда намыли пляж и поставили волнорезы, одесситы не преминули отметить это очередным одесским анекдотом. Дело в том, что волнорез – это бетонные глыбы, которые были немного ниже поверхности воды, и когда волны нет, их практически не видно.

           Однажды в разгар сезона весь пляж вдруг поднялся и замер от небывало удивительной картины. По воде, аки посуху, шли двенадцать апостолов в своих белых одеждах. Все шли чинно, одной цепочкой, и только последний апостол периодически погружался в воду и потом с трудом поднимался. Впереди идущий апостол, по-видимому, старший, передаёт по цепочке:

          – Передайте тому идиоту, пусть идёт как все, по волнорезу!

       Ничего удивительного: как раз тут наверху находилась известная Одесская киностудия художественных фильмов.

      Юмор всегда помогал одесситам находить силы в любой ситуации. «По-настоящему сильным до тех пор не будешь, пока не научишься видеть во всём смешную сторону». (Кен Кизи, «Пролетая над гнездом  кукушки»).

 

           Вы, возможно, спросите, а как сложилось у Григория, у девушек Ирины и Валентины?

        Время совершать глупости проходит быстро, причём у каждого по-своему. Да оно и понятно: ветер не может дуть в одни паруса!

         Григорий, например, завершил учёбу блестяще, с красным дипломом. По собственному желанию выбрал направление на работу на свою родину, в Молдавию, кажется, даже в Кишинёв. Сокурсники говорили, что он занялся вопросом искусственного старения вина и даже вроде бы написал диссертацию. Как по мне, так лучше бы он занялся не старением вина, а омоложением, и не только вина.

            У нас на первом этаже главного корпуса, перед самым выходом, стоял стол для писем, а над ним на стене висело такое почтовое сооружение с ячейками по алфавиту. Очень удобно: студенты жили кто где, часто меняли адреса, а адрес института известен всем. Идёшь мимо и видишь: в твоей ячейке лежат письма. Посмотрел одно, второе – все не тебе. Рядом кто-то да обнадёжит:

        – Ничего, тебе как раз пишут!

      А уж если приходило письмо, его перечитывали по несколько раз и каждый раз находили в нём что-то ещё, не написанное, что-то между строчек. Собирали, хранили и перечитывали письма. Как правило, письма начинались так:

      «Здравствуй, сыночек (доченька), в первых строках письма сообщаем тебе, что мы живы, здоровы, чего и тебе желаем. Вот только бабушка Вера немного слегла, и очень ждёт, когда ты приедешь на каникулы…» Как правило, жадно читающий уходил в себя, студентки роняли слёзы.

         Сейчас писем практически никто не пишет. А разве есть в коротких смс-сообщениях какие-либо интонации или чувства? О чём разговор...

        Однажды я обнаружил в своей ячейке письмо на своё имя. В конверте с обратным адресом я нашёл чистый лист бумаги. Внимательно посмотрел с двух сторон – ни единой буквы, действительно чистый лист.

        Посмотрел на обратный адрес: это был адрес, хорошо знакомый нам с Гришей. Даже чистый лист бумаги с обратным адресом говорил о многом.

         Но что дальше? А ничего! «Снова туда, где море огней…»? Нет, почему-то подумалось о временности, случайности, занятости. А может, просто не в коня корм? Уж если быть до конца честным, всё же дважды сходил на Греческую площадь. Непонятно зачем, но понятно, что безрезультатно.

      Удивительное свойство нашей памяти: столько повседневной информации и куда, и как оно всё помещается! Непрерывно всё запоминать – так не хватит места, значит, есть какой-то механизм сжатия. Факт, что небольшой эпизод, небольшой намёк – и всплывает целая картина, в том числе и цветная.

 

         Был август месяц. Замечательные и богатые тёплые дни в Одессе. Прилавки Привоза ломились. Сокурсники потихоньку съезжались, был уже пятый курс, намечалась преддипломная практика.

         И опять я решил пройтись в сторону Пассажа, но только по Преображенской, со стороны Привоза.

        В центре Пассажа устроился небольшой ларёк с зовущей надписью «Мороженое». Тут же рядом стояли два высоких столика для любителей этого продукта.

       За одним из столиков стояли две девушки в красивой форме стюардесс «Аэрофлота», с кокетливыми пилотками на голове, рядом на столике лежали две одинаковые аэрофлотовские сумочки. Все прохожие поневоле оглядывались, приветливо улыбались – в общем, стюардессы были в центре всего «Пассажа». Не обращая ни на кого внимания, они были заняты своим мороженым.

            Одна стюардесса с изящной фигурой стояла спиной к прохожим, лица её не было видно. Вторая стюардесса была немного ниже ростом, приятное лицо её было удивительно знакомо. В голове стремительно завертелась функция поиска: да не может быть!

            Очевидно, почувствовав мой настойчивый взгляд, она подняла глаза и посмотрела на меня. Да, это были Валентина, те же большие серые глаза, и даже в них мелькнули те же самые чёртики. Но я уже заходил в магазин канцтоваров и видел стюардесс только через стекло витрины.

           Валентина что-то сказала подруге, и та оглянулась. Это была Ирина.  

         Девушки достали зеркальце, кокетливо поправили пилотки, взяли свои аэрофлотовские сумочки и неспешно направились на выход в сторону Дерибасовской. Вышел и я.

          И вот Валентина, как когда-то на Греческой площади, оглянулась, подняла свободную руку, несколько раз помахала и неспешно её опустила.    

          Видно, она почувствовала, что я смотрю ей вслед. Машинально я тоже поднял руку. Что это было?

       Может, это всё же было приглашение? Может, надо было догнать, остановить..? Нет. Скорее всего, мы просто навсегда попрощались.

         А они шли красиво, очевидно, как их и учили. Впечатление было такое, что прямо на Дерибасовской уже стоит самолёт, и сейчас начнётся посадка.

        Если бы в самом деле был такой самолёт с рейсом в тот самый новогодний вечер, я бы согласился полететь вместе со стюардессой Валентиной туда и даже без возврата обратно! Но увы, с судьбой нельзя договориться!

           А они шли, и все смотрели им вслед. Молодой мужчина, видимо, с женой, засмотрелся, и жена его заметно одёрнула. Поневоле вспомнилось:

        – Ну, шо, Марик, и стоит она того, шо я тибе дома устрою?

        – Так шо, если я на диете, так не могу посмотреть на меню!

 

        Аэропорты, вокзалы, причалы – сколько их было потом!

        Что было первичным – становилось вторичным. И наоборот.

        А время идёт, и идёт независимо от нас!

        Идут караваны лет!

        Идут караваны верблюдов!

 





<< Назад | Прочтено: 333 | Автор: Песоцкий В. |



Комментарии (0)
  • Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
    Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.


    Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.

    Войти >>

Удалить комментарий?


Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!

Авторы