Последняя дуэль русских писателей

Истории правдивые и занимательные

Валерий Воскобойников

5 декабря 1909 года в Петербурге у Черной речки, приблизительно там, где стрелялись Пушкин и Дантес, состоялась одна из самых нелепых дуэлей. Это была последняя писательская дуэль. И как обычно в таких случаях, виновницей была дама, испанская красавица.

Красавицу звали Черубина де Габриак. Ее стихи принес Максимилиан Волошин в редакцию знаменитого журнала «Аполлон». Они привели в восторг всех, включая двадцатитрехлетнего Гумилева, ведавшего в «Аполлоне» поэзией. Стихи Черубины были немедленно напечатаны, затем появились новые, и о звезде, внезапно взошедшей в небе русской поэзии, заговорили в столице. Стихи ее рассказывали о рыцарях, испанских грандах, о страданиях молодой католички, разрывающейся между любовью к Богу и искушениями любовных страстей. Об этих стихах восторженно отозвались тогдашние мэтры Иннокентий Анненский и Вячеслав Иванов. Таинственную поэтессу никому не удавалось увидеть, ее поклонниками сделались многие, начиная от основателя «Аполлона» Сергея Маковского и кончая тем же Николаем Гумилевым, написавшим тем летом на даче Волошина в Коктебеле своих знаменитых «Капитанов».

Каждый мечтал о встрече с испанской красавицей, то ли княгиней, то ли герцогиней. Но лишь немногим иногда удавалось услышать по телефону ее чарующий голос. Увидеть ее не мог никто. А про таинственную поэтессу говорил меж тем уже весь Петербург.

И вдруг всё рухнуло. Поэту Михаилу Кузмину удалось выяснить, что испанскую красавицу зовут Елизавета Дмитриева, что она не очень красива, к тому же с детства хрома, что она – скромная учительница женской гимназии и ей чуть больше двадцати, что отец ее, учитель чистописания, давно умер. А Черубину де Габриак придумал для нее Максимилиан Волошин, с которым она дружила. Волошин привел ее в «Аполлон», но Маковский, увидев хромоножку, отказался печатать ее стихи. Вот тогда-то они и создали эту грандиозную мистификацию, на которую попался весь Петербург. Для заочно влюбленного в испанскую красавицу Маковского это открытие было страшным ударом.

И всё бы утряслось, если бы взбешенный Гумилев, тоже влюбленный в нее и мечтавший на ней жениться, не стал бы рассказывать в обществе о подробностях романа, который он якобы крутил с нею.

И тогда добродушный, крупный, неуклюжий Макс Волошин в огромной мастерской художника и сценографа Александра Головина на верхнем этаже Мариинского театра подошел к нему и прилюдно влепил ему пощечину со словами: «Сам знаешь, за что». Пощечина прозвучала, как выстрел. Гумилев даже пошатнулся от неожиданности. Но гордо выпрямившись, произнес: «Я вызываю Вас на дуэль!»

Секундантом Гумилева стал один театральный художник. Секундантом Волошина – молодой писатель, граф Алексей Толстой.

С наступлением сумерек 5 декабря 1909 года в шесть часов вечера противники должны были стоять друг против друга, но – дуэль задерживалась. Автомобиль Гумилева застрял в снегу. Он вышел в прекрасной шубе и цилиндре, наблюдая за тем, как секунданты вытаскивают его машину. Макс Волошин ехал на извозчике, тоже застрял в сугробе и пошел по снегу к месту дуэли пешком. Но по дороге он потерял калошу. Без нее стреляться он не хотел. Оба секунданта бросились искать калошу. Наконец, калоша была найдена, и Алексей Толстой стал отсчитывать шаги. Николай Гумилев нервно крикнул: «Граф, не делайте таких неестественных широких шагов!..»

Гумилев встал, бросил шубу в снег, оказавшись в смокинге и цилиндре. Напротив него стоял никогда в жизни не державший пистолета в руках растерянный Волошин в шубе, без шапки, но в калошах. В глазах его были слезы, а руки дрожали. Алексей Толстой считал: раз, два... три! Первым выстрелил Гумилев и – промахнулся. Растерянный Волошин нажал на курок и дал осечку. «Стреляйте!» – крикнул Гумилев. Волошин нажал на курок, и снова случилась осечка. «Еще раз !» – потребовал Гумилев. Но секунданты, посовещавшись, остановили дуэль.

Вся пресса писала о «смехотворной дуэли», потешались над двумя известными поэтами как могли. А Саша Черный прозвал Максимилиана Волошина «Ваксом Калошиным».

Впервые после дуэли они пожали друг другу руки только в 1921 году. Это было в феодосийском порту. Гумилёв собирался отплыть в Новороссийск. Но через три месяца, 26 августа 1921 года, поэт был расстрелян в застенках Чека.

Талантливая поэтесса Черубина де Габриак, она же Елизавета Дмитриева, выйдя замуж, поменяла фамилию и стала Васильевой. Под этой фамилией она написала немало стихов, издала много переводов и создала прекрасную книгу для детей о Миклухо-Маклае «Человек с Луны». Однако советская власть дважды вспоминала о ее дворянском происхождении и отправляла ее в ссылку. Так, будучи ссыльной, она и умерла в Ташкенте. Но перед самой смертью она создала еще одну литературную мистификацию – книгу семистиший «Домик под грушевым деревом», написанных от имени китайского «философа Ли Сян Цзы» , сосланного на чужбину «за веру в бессмертие человеческого духа».

А с Волошиным она переписывалась до конца его жизни. Он же в Гражданскую войну прятал на своей даче то белых, то красных, а перед смертью завещал свою дачу в Крыму Литературному фонду России.

История вторая

Сердитый  Марк Твен

Одной из страстей американского писателя Марка Твена была любовь к путешествиям. Он побывал во множестве стран и, уже став знаменитым автором книг о приключениях Тома Сойера и Гекельберри Финна, а также янки, которому повезло оказаться при дворе короля Артура, он решил написать роман о великой французской воительнице Жанне д'Арк. И для этого в очередной раз отправился во Францию. А там ему понадобилось посетить город Дижон. Поезд, в котором он ехал, был проходящим, и писатель попросил разбудить его в нужное время. При этом он сказал проводнику: 

– Я сплю очень крепко, и, когда вы будете меня будить, возможно, я стану на вас кричать. Но вы не обращайте внимания и обязательно высадите меня в Дижоне.

Когда Марк Твен проснулся, было уже утро и поезд подходил к Парижу. Поняв, что Дижон он все-таки проехал, писатель рассвирепел, побежал к проводнику и стал ему выговаривать.

– Я никогда не был так сердит, как сейчас! – выкрикнул он. 

– Сударь, вы сердитесь вовсе не так сильно, как тот американец, которого я ночью высадил в Дижоне, – удивился проводник.