ГУМАНИСТЫ РЕНЕССАНСА

Ан. Сирота (Эммендинген)

ГУМАНИСТЫ РЕНЕССАНСА

Продолжение. Начало в"Партнер», № 5 / 2007

Гений скромности

   В предыдущей статье говорилось о «неформальных лидерах» городских сообществ немецких гуманистов Аугсбурга и Нюрнберга: педантичном, суховатом Конраде Пейтингере и художественно одаренном «жизнелюбивом» Виллибальде Пиркгеймере - ярком воплощении «человека Ренессанса».

  Занимая высокие посты в городской администрации, будучи советниками императора, они, вместе с тем, вписали славные страницы в историю гуманизма. Теперь нам предстоит познакомиться с гуманистом совсем иного душевного склада, осознанно выбравшим и иной жизненный путь. Речь пойдет об одном из лидеров университетских сообществ немецких гуманистов - наставнике кружка молодежи, сложившегося при Эрфуртском университете. Его имя - Конрад Мут (Коnrаd Миt, 1470-1526), латинизированное имя - Конрадус Муцианус Руфус.

  Был и еще один вариант его имени, чаще всего используемый биографами - Муциан.

  Конрад Муциан происходил из состоятельной семьи патрициев маленького городка Хомберг (к югу от Касселя). В раннем детстве потерял родителей, учился в школе города Девентер (ныне в Голландии), где его соучеником был Эразм. После нескольких лет обучения произошло счастливое событие: школу возглавил немецкий гуманист Александр Хегиус (Hegius), который преобразовал преподавание в гуманистическом духе. Затем последовали годы обучения в Эрфуртском университете.

  К концу XV в. в Священной Римской империи было уже 13 университетов. Основанный в 1392 г. Эрфуртский университет - один из старейших на территории нынешней Германии (после Гейдельбергского и Кёльнского, основанных в 1385 и 1388 годах соответственно).

  Привычное мнение об университетах, стоящих во главе передовых духовных движений своего времени, к старейшим немецким университетам неприменимо. Как мы уже знаем («Партнер» № 3/2007), «учебным процессом» в университетах заправляли схоласты, долгое время сопротивлявшиеся всем попыткам преподавания гуманистических дисциплин. В этом их поддерживала церковь, оказывавшая на университеты значительное влияние. И дело здесь не только в том, что сама инициатива основания университета исходила от духовных лиц и церковь предоставляла университетам материальную поддержку. Для того чтобы основать университет, владетельному князю требовалось разрешение Римского Папы. Оно излагалось в особой папской булле, получить которую удавалось лишь после нескольких посещений Рима, аудиенций у папы и денежных выплат. Этот порядок просуществовал до начала XVI в., когда император Максимилиан I приказал князьям основывать университеты в своих владениях, не испрашивая разрешений папы, что было важным шагом на пути становления немецкого национального самосознания, тяготившегося зависимостью от Рима.

  «Соприкосновение» Эрфуртского университета с гуманизмом состоялось в 1460 г., когда его посетил во время своих странствий по Германии уже известный нам первый немецкий гуманист Петер Лудер. Прошло еще 14 лет, прежде чем гуманизм был официально включен в программу немецкой высшей школы (это произошло в Базельском университете). Муциан поступил в Эрфуртский университет в 1486 г. К этому времени гуманизм здесь уже настолько утвердился, что одним из учителей Муциана был известный всей Германии поэт-гуманист Конрад Цельтис.

  Как уже отмечалось, интеллигенции во все времена - от Ренессанса до наших дней - свойственно деление на враждующие партии. В Эрфурте, как и в других университетах, гуманисты разошлись в своем отношении к системе образования. Одни составили «партию робких», склонных к компромиссам со старой системой и ее приверженцами, другие образовали «партию решительных», нацеленных на беспощадную борьбу со средневековой системой образования.

  Именно «партию решительных», сыгравшую выдающуюся роль в идеологических битвах предреформационной Германии, суждено было возглавить Конраду Муциану.

  Этому предшествовало традиционное для немецкого гуманиста путешествие в Италию. У Муциана оно растянулось на долгих 7 лет, в течение которых он совершенствовал свои знания в шести университетах, получил в Болонье степень доктора права, познакомился со всеми наиболее заметными гуманистами Италии и, возвысившись до их уровня, разработал свою собственную философскую систему. По возвращении на родину он принял предложение занять административный пост в канцелярии гессенского ландграфа.

  Казалось бы, созданы все условия для еще одной блестящей карьеры вроде тех двух, о которых рассказывалось в предыдущей статье. Но Муциан рассудил по-иному. «Гений скромности», как назвал его один из биографов, он был не только лишен карьерных устремлений, тщеславия и корысти, но и не стремился к славе.

  На руководящей работе в канцелярии Муциан пробыл очень недолго и отказался от нее по собственному желанию, чтобы занять пост каноника – члена капитула (совета при епископе) в расположенном неподалеку от Эрфурта маленьком городке Гота. Эта скромная должность обеспечивала независимость, и Муциан оставался каноником до конца своих дней. Он не преподавал в университете (за исключением краткого периода перед посещением Италии) и резко выступал против ученых степеней, провозгласив: «Там, где председательствует здравый смысл, нет надобности в докторах».

  Самое же примечательное в его поведении - отказ от публикаций. За всю жизнь он не написал ни единой предназначенной для печати строки! Тем не менее, именно этот скромный каноник из Готы, а не университетские профессора, стал «духовным отцом» эрфуртского юношества. Каким же образом осуществлялась его «руководящая роль»? Разумеется, имел место обмен визитами, но главное - письма Муциана. Именно они позволяют судить о том, как возвышенно ощущал их автор свое предназначение: быть учителем и воспитателем. Поэзия была для него тесно связана с высокой нравственностью. «Хороший поэт должен быть непорочным (keusch)» и в стихах, и в жизни - внушали молодежи письма Муциана.

  Зная о буйных нравах тогдашнего студенчества, можно было бы усомниться в действенности этих призывов, если бы мы не знали, что их подкрепляло наиболее эффективное воспитательное средство всех времен и народов - личный пример воспитателя.

  Страстный библиофил, со слезами радости знакомившийся с новыми поступлениями своей библиотеки, Муциан стремился передать юношеству переполнявшую его любовь к книге. Прежде всего, к античным подлинникам. Известно его высказывание о бесталанных подражателях античным текстам: он уподоблял их «кровососам», отсасывающим из тела лишь нездоровые соки. Преклонение перед классикой было одной из причин его отказа от собственного литературного творчества. Муциан владел тремя «языками гуманизма»: греческим, латинским и еврейским, блистал эрудицией, но мышление ставил выше знания, то есть был натурой преимущественно творческой.

  Для современников Муциан - непререкаемый литературный авторитет. Получить его отзыв, заслужить одобрение стремились многие, в том числе и наиболее видные гуманисты. Он пользовался уважением не только в Германии, но и в Италии, занимая в «неформальном зачете» немецких гуманистов высокое место: где-то сразу же вслед за Эразмом Роттердамским и Иоганном Рейхлином. В том, что это оказалось возможным, лестно характеризует не только самого "гения скромности", но и окружавшую его культурную среду. Однако в историю Муциан вошел прежде всего как глава кружка молодых гуманистов Эрфуртского университета - Муцианова кружка. Сообщество эрфуртских гуманистов возникло в конце XV в. и просуществовало до начала второй четверти XVI в. Муциан руководил им в 1503-1509 и 1511-1515 годах. Воспитанники Муциана были «передовым отрядом» «партии рейхлинистов», выступившей против уничтожения еврейских книг, о чем речь впереди.

Письма не горят

   Свои религиозно-философские идеи Муциан излагал в письмах, но только для «посвященных» и с непременным указанием сжечь этот «самиздат» после прочтения. Чего же мог опасаться наш философ, не побоявшийся открыто провозгласить Рим «логовищем всех преступлений»? Оказывается, куда больше официальных инстанций его страшили восстания «широких народных масс», вырвавшихся из-под контроля религии и закона. И он не хотел, чтобы его идеи тому способствовали. Проблема, волновавшая Пушкина («к чему стадам дары свободы») и современных политологов (возможно ли построение демократии в стране, большая часть населения которой к этому не готова), имеет, стало быть, весьма древнее происхождение. 

  Для Муциана свобода, преждевременного проникновения которой в массы следовало опасаться, была свободой религиозного мышления. В предыдущих статьях уже говорилось о том, как, по мере "взросления человечества", его религиозное чувство меняется и по содержанию, и по формам своего выражения: от принесения человеческих жертв каменным истуканам до монотеистических религий; от Бога, восседающего на облаке, вступающего в диалог с людьми и вершащего их историю, к пантеизму - философскому учению, объединяющему Бога (Творца, Высший разум) и Природу. В духе пантеизма высказывались многие выдающиеся ученые. Вместе с тем, поскольку развитие религии, как и всякое развитие, происходит неравномерно, пантеисты и по сей день сосуществуют с идолопоклонниками.

  Муциан был близок к пантеизму: дух был для него сутью всех вещей мира. Стремился он одухотворить и христианские догмы, настаивая на том, что даже воскресение Христа следует считать лишь духовным актом. Муциан отвергал и высмеивал многие установления культа: реликвии, посты, исповеди и вообще всю церемониальную сторону религии, которая, по его мнению, только отвлекала от ее духовной сущности.

  Вот несколько не нуждающихся в комментариях высказываний Муциана. "Я не почитаю сюртук, бороду и крайнюю плоть Христа, я почитаю Бога Живого, который ни сюртука, ни бороды, ни крайней плоти на земле не оставил". "Истинный Христос - не человек, а дух и душа", к нему нельзя прикоснуться руками. "Христианство началось не с вочеловечения (Fleischwerdung) Христа, но на много столетий ранее, истинный Сын Божий - Божественная мудрость, которую, так же как и евреи, получили и греки, и германцы." Божественные заповеди не высечены в камне, а запечатлены Высшим Учителем в наших сердцах и "состоят только из двух глав: люби Бога и людей как самого себя".

  Но неужели не было никаких недостатков у этого замечательного человека? - спросит умудренный жизнью читатель. Как сообщает неоднократно упоминавшийся нами историк Людвиг Гейгер, у Конрада Муциана, наряду с многочисленными достоинствами, действительно, как сказали бы мы теперь, "имели место отдельные недостатки". Он, в частности, "колебался в проведении линии партии" (рейхлинистов), настаивал на том, чтобы авторы литературных произведений соглашались с его рецензиями, допускал грубые выражения. И хотя сам был "в быту скромен", не всегда осуждал аморальные поступки своих сторонников - вот и все замечания, которые можно было бы включить в его характеристику.

  Последнее десятилетие жизни Муциана было печальным. Общество раскололось на борющиеся между собой религиозные группировки, крестьянские волнения угрожали более чем скромному достатку и самой жизни каноника. «Массы» как бы постарались оправдать его самые худшие ожидания на их счет и лишили того, что он более всего ценил - счастливого покоя. Одного за другим терял он друзей, ушла и слава - всё выше поднималась звезда Эразма. Конрад Муцианус Руфус, один из самых светлых умов своего времени, столь многими почитаемый при жизни, умер, оплаканный немногими.

С другими статьями автора можно познакомиться на сайте
www.maranat.de