Стена рухнула. Что было потом

Владимир Авцен (Вупперталь)

Двадцать лет назад рухнула ненавистная немцам Берлинская стена, а еще через год случилось событие, серьезно изменившее жизнь не только немецкого общества, но и Европы, да и мира в целом.

3 октября 1990 года две Германии – Восточная и Западная – навсегда объединились в единое немецкое государство.

При всей сложности и неоднозначности результатов объединения немцы оценивают его со знаком плюс, отмечая дату красным цветом в календаре. Наши же соотечественники, что естественно, не столь единодушны в своих оценках. Среди многочисленных, до сих пор звучащих упреков Горбачёву есть и такие: допустил сам факт объединения, «сдал» Восточную Германию НАТО, мало выторговал у Западной Германии за уход СССР из ГДР и т.д. и т.п.

Мой собеседник – бывший заместитель министра иностранных дел СССР, доктор экономических наук Эрнест Евгеньевич Обминский имел самое непосредственное отношение к этому событию и знает ситуацию, так сказать, изнутри.

Эрнест Евгеньевич! Насколько справедливы упрёки первому президенту СССР, и было ли, на Ваш взгляд, неизбежным объединение, которому этой осенью исполнилось 19 лет.

Как тут не вспомнить замечательную строчку из Шота Руставели: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны»!

В конце 80-х – начале 90-х прошлого века экономическая и внутриполитическая обстановка в СССР в результате перестройки настолько осложнилась, что у руководителей страны уже не было реальных сил держать в узде еще и своих сателлитов. Следствием чего явился роспуск 28 июня 1991 года Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ) и военной организации стран Варшавского договора – 4 июля того же года. Естественно, должен был встать вопрос о выводе советских войск из стран-участниц несуществующего договора.

Конечно, самой драматической была ситуация с Германией. Ведь речь шла не только о выводе войск, но и о появлении в центре Европы мощного единого германского государства. Руководитель ГДР Эрих Хонеккер безуспешно апеллировал к Горбачёву, чтобы тот ужесточил свою политику в Европе, что было на тот момент нереально.

  Кроме перечисленных выше причин, всерьез противостоять объединению можно было, лишь колоссально рискуя развязать третью мировую войну… Единственное, что можно было сделать путем переговоров, – добиться взаимоприемлемых условий объединения Германии и вывода наших войск из ГДР.

Что же касается критики в адрес Горбачёва по германскому вопросу, то причины ее очень точно изложил мне недавно один видный германский политический деятель: «Во всем мире популярен бывший канцлер ФРГ Вили Брандт как дальновидный и гуманный деятель. Но у нас, в Германии, очень многие немцы считают его предателем. Ведь именно он подписал соглашение о незыблемости границ по Одеру-Найсе, чем навсегда погубил голубую мечту о возвращении бывшей Восточной Пруссии в лоно Германии. Так же и Горбачёв. Не у всех, но у многих в бывшем СССР была голубая мечта о построении коммунизма. И вот мечту разрушили. Несчастья всегда стараются персонифицировать, и в данном случае подставился Горбачёв, хотя он меньше многих других деятелей отступал от «идеала». Результат: его любят на Западе и едва терпят в России. Еще один парадокс истории».

Недавно в Германии опубликовали сборник документов немецкой политики периода объединения, из которого явствует, что Вы принимали личное участие в этих исторических переговорах. Расскажите об этом поподробнее.

Весной 1990 года я участвовал в Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), проходившем в Бонне. Там удалось подписать очередной документ, провозглашавший, так сказать, библейские заповеди в отношениях между Востоком и Западом. В Бонне я понял: западники слабо верят в то, что мы действительно готовы оставить свои владения в Европе, и пришел к выводу, что на этом можно сыграть на очередных переговорах, и несмотря на слабость наших позиций (в частности, необходимость просить кредиты у того же Запада!), ужесточить экономические требования. Мои слова были встречены руководством с большим сомнением, но меня неожиданно поддержал Председатель Совета министров СССР Н.И. Рыжков.

Перед отъездом он инструктировал нас: «Держите единый фронт с товарищами из ГДР, нажимайте вместе на западных немцев, чтобы они заплатили столько, сколько нам нужно».

«Вряд ли получится, Николай Иванович, – сказал я. – Лидеры ГДР, оставшиеся без Хонеккера и в преддверии присоединения к ФРГ, будут всячески доказывать свою лояльность новым хозяевам и станут ставить палки в колеса. Полагаю, что переговоры лучше вести напрямую с западными немцами, которые всё еще боятся поверить собственному счастью.

«Хорошо, – сказал Рыжков, – если в Берлине в течение первых трех дней не будет положительного результата, пусть Обминский отправляется в Бонн и проводит переговоры там.»

В те дни в Берлине, после падения ненавистной немцам Стены царила типичная для смутного времени обстановка. На Александерплац творилось что-то невообразимое! Немцы, поляки, венгры, болгары торговали такими товарами, которые цивилизованному бизнесу и не снились. Битые гэдээровские легковые «трабанты», венгерские гобелены, необозримый ширпотреб, море косметики… Отдельно кучковались валютчики, менявшие западные марки, доллары, франки, злотые, кроны и бесчисленное множество монет всех континентов…

Работа переговорной комиссии очень скоро стала буксовать, а потом и вовсе зашла в тупик. Восточные немцы и не думали нам помогать, и я с чистым сердцем один отправился в Бонн.

Переговоры в Министерстве иностранных дел ФРГ, в отличие от берлинских, шли быстро (мне не был нужен переводчик и помогало знание слабых сторон оппонента). Однако главный – финансовый – вопрос решить с наскока не удалось. Суть проблемы заключалась в том, что западные немцы хотели, чтобы при взаиморасчетах за каждую западную марку давали три марки ГДР, то есть желали обменять свои марки на гэдээровские по невыгодному для нас курсу – 3:1. Исключение делалось лишь для сотрудников посольства СССР в ГДР, которые могли обменять свои марки по курсу 1:1. Я же настаивал на том, что такой же курс – 1:1 должен быть и при обмене денег для всей советской военной группировки в ГДР. Если вспомнить ее размеры, то понятно упорство, с каким в Бонне противились этому. Пришлось еще дважды приезжать сюда и вести переговоры, прежде чем немцы уступили и согласились на обмен по курсу 1:1. Руководство нашей военной группировки поздравило меня с успехом и даже на радостях собиралось наделить меня генеральской папахой, но обещания почему-то не выполнило…

Получается, что расставание с ГДР прошло для Советского Союза финансово довольно благополучно. После ГДР из-под влияния Советского Союза вышли все остальные европейские «братские страны». Там тоже всё прошло столь же успешно?

Отнюдь нет. После Бонна меня как «признанного спеца» по подобным переговорам «прицепили» к делегации в Венгрию в качестве заместителя министра внешнеэкономических связей Катушева, который ее возглавлял.

Венгры составили внушительный список требований по компенсации за порушенную нашими танками и самолетами окружающую среду. Мы, в свою очередь, требовали компенсацию за оставляемые Венгрии аэродромы, казармы и т.п. После изнурительных переговоров мы, наконец, сошлись на так называемом «нулевом варианте», то есть никто никому ничего не платит. Впоследствии такие же договоры были заключены и с другими бывшими соцстранами. «Нулевые варианты» были по сути нам невыгодны: мы оставляли «братьям» созданную нами обширную инфраструктуру, ничего не получая взамен. По сравнению с тем, чего нам удалось добиться в Германии, это, конечно же, было шагом назад. Но таковы были реалии того времени.

Не могу не задать Вам как экономисту в заключение такой вопрос. Без малого 20 лет Германия живет как единая страна. Политический выигрыш для обеих Германий очевиден. А экономический? Чего в этом объединении больше – экономических плюсов или минусов?

В бывшей ГДР еще и сейчас немало людей, которым трудно отрешиться от представлений о «старом добром времени», когда местные товары пользовались неограниченным спросом в соцлагере и, соответственно, отсутствовала безработица, а уровень жизни в стране, хотя и уступал западному, был достаточно стабилен… Те, кто так рассуждает, забывают, что вольготно чувствовать себя на социалистическом рынке Восточной Германии позволяли различные протекционистские меры, которые канули в небытие вместе с соцлагерем. Без этой поддержки, в условиях сегодняшней жесткой конкуренции, ГДР – сама по себе – не смогла бы сохранить прежнее привилегированное положение на рынках Восточной Европы, что привело бы к серьезным негативным экономическим и социальным проблемам.

Для Западной Германии объединение тоже не прошло безболезненно. В частности, как известно, потребовалось больше, чем ожидалось, финансовых вливаний в экономику бывшей ГДР.

Но по большому счету Германия от объединения, несомненно, выиграла. Эта страна сегодня прочно вписана в мировую экономику.