ЯЗЫК ИДИШ - БРАТ НЕМЕЦКОГО

Те из нас, кто вырос в маленьких украинских или белорусских городках, не испытали в Германии такой сильный языковой шок, как те, кто не знал идиша — языка евреев Восточной Европы. Выходцы из местечек (штэтл) лучше-хуже, но понимают язык своей новой родины, иногда решаясь заговорить по-немецки. О языке идиш и его родственных связях с немецким языком рассказывает наш постоянный автор Марина Аграновская из Эммендингена.

В 1906 году начинающий еврейский писатель Залман Шнеур поступал в Бернский университет. Шансы на поступление были невелики: как мог юноша сдать экзамен по письменному немецкому языку, если он даже не освоил как следует разговорную речь? Шнеур нашел оригинальный способ выбраться из затруднения: сочинение на свободную тему он написал на своем родном языке — идише, используя латинский алфавит. Находчивый абитуриент был почти уверен, что провалил экзамен, но все-таки через пару дней зашел узнать о результатах. Экзаменатор, крупнейший специалист по средневековому немецкому языку, против ожидания, принял юношу приветливо. «Конечно, это не немецкий язык, но написано талантливо, Вы, случайно, не писатель? Поздравляю, Вы зачислены в студенты!», — сказал он и после короткой паузы с улыбкой добавил: «Мне, признаться, было очень приятно встретить в Вашем тексте старонемецкие слова, которые сохранились в языке идиш». Эта забавная история хорошо иллюстрирует отношения идиша и немецкого. Два языка настолько близки, что иногда можно услышать: «Идиш — это и не язык вовсе, а какой-то исковерканный немецкий». Такое мнение столь же ошибочно, как и утверждение, что украинский язык — это исковерканный русский. Немецкий и идиш, так же как русский и украинский, — самостоятельные языки, но одновременно — и очень близкие родственники.

Если мы изобразим родословную всех когда-либо существовавших и существующих ныне языков в виде древа, то увидим, что немецкий и идиш произошли от общей ветви — одного из старонемецких диалектов, предположительно средневерхненемецкого. Те из нас, кто живет сейчас на юго-западе Германии, в долине Рейна, находятся как раз там, где, по мнению большинства ученых, возник идиш. Как братья-близнецы с годами становятся всё меньше похожими друг на друга, так идиш и его немецкий «близнец» постепенно, веками менялись каждый по-своему.

И если в X столетии язык живущих в Германии евреев отличался от немецкого в основном тем, что в нем использовалось довольно много слов из иврита, то в наши дни даже коренным немцам, которые интересуются идишем, приходится его всерьез изучать. Прислушайтесь к идишу. В нем очень много слов германского происхождения, но их произношение сильно отличается от немецкого, а иные слова окажутся совершенно незнакомыми — это заимствования из иврита. Именно их и перенимал у идиша, в свою очередь, немецкий язык, поэтому, когда мы говорим «это слово пришло в немецкий из идиша», не будем забывать, что на самом деле слова эти ивритские, а идиш лишь послужил для них проводником. Благодаря идишу многие заимствования из иврита настолько прочно вошли в немецкий язык, что, как метко заметил один журналист, «даже неонацисты порой говорят на древнееврейском языке, не догадываясь об этом».

Мне иногда приходится бывать в небольшом еврейском музее Эммендингена — городка на юго-западе Германии, что в земле Баден-Вюртемберг. До 1940 года евреи составляли 13 % населения города. Неудивительно, что в местном (баденском) диалекте по сей день сохранились еврейские слова. Стараниями местных краеведов был составлен список из 70 таких слов, который можно увидеть в музее. Интересно наблюдать за посетителями музея, которые знакомятся со списком. Они то и дело удивляются: «Как? Mischpoche тоже еврейское слово? Maloche... Я помню, так частенько говорила моя бабушка...» Присмотримся и мы к этому списку повнимательнее. Слова довольно легко делятся на несколько групп. В первую войдут те, которые отразили специфические еврейские реалии, еврейский образ жизни и, естественно, не имели аналогий в немецком:

Schabbes — еврейская суббота, Matze — маца, Goj — нееврей, koscher — чистый, пригодный, изготовленный по правилам. Выражение «das ist nicht ganz koscher» (дело не совсем чисто) укоренилось в немецком языке. Во вторую группу соберем слова, связанные с бытом, хозяйством: Bajes — дом, Bosser — мясо, Chulew — молоко, Ssus — лошадь, Bore — корова, Eigel — теленок.

Довольно многочисленны слова, отражающие финансовую деятельность: Gudel называли в здешних краях тысячу (от ивритского gadol — большой), Mejes — сотню (от mea -сто), Mu — полтинник (от maot — монеты). Выражения, означающие банкротство, обогатили не только баденский диалект, но и литературный немецкий, и вы найдете их в любом словаре: Pleite — банкротство, Pleite machen — обанкротиться, das ist eine grosse Pleite — это полный крах, machulle (machulle machen) — разориться, er ist machulle — он потерпел крах. Это, конечно, не случайность: евреи часто были кредиторами немецких предпринимателей.

Очень любопытна группа слов, которые были «приняты» в немецкий язык за особую выразительность. Они передавали какой-то особый оттенок значения, поэтому использовались и поныне используются параллельно с близкими по значению немецкими словами. На юге Германии вы можете услышать слово Kalaumis — (бессмыслица, ерунда, бредни). В идише слово chaloimes употребляется в том же значении и восходит к ивритскому сhalom (мечта). Берлинский диалект, благодаря ивритскому слову dawka (наоборот из упрямства,), обзавелся выражением aus Daffke tun (делать что-то из упрямства).

Многие из таких особенно метких словечек употребляются по всей Германии. Так, слово Maloche (от ивритского melacha — работа, запрещенная в субботу) означает в немецком языке кропотливую, изнурительную, рутинную работу. Соответственно глагол malochen (malochnen, malochemen) переводится как «тяжело работать». Для того чтобы перевести знаменитое еврейское словечко Zores, немецко-русскому словарю понадобился аж целый десяток слов: нужда, беда, бедственное положение, досада, огорчение, неприятность, путаница, неразбериха, хаос, суматоха. Особенно много пришло в немецкий язык еврейских слов, которые обозначают всевозможных странных личностей: Meschugge (безумец, взбалмошный, вздорный человек), Golem (истукан, призрак, фантом), Kaffer (простофиля, деревенщина, от ивритского kfar — деревня), Schlemihl (неудачник), Schlamassel ( тот, кому вечно не везет). Два последних слова очень прочно обосновались в немецком языке. Schlamassel — это не только невезучий человек, но и нерадивая хозяйка, неприятность, неразбериха, неловкое положение. Слово Schlemihl стало особенно распространенным в начале XIX в., после того как писатель-романтик Шамиссо дал незадачливому герою своей повести, человеку, лишившемуся тени, фамилию Шлемиль (Adalbert von Chamisso, «Peter Schlemihls wundersame Geschichte»). Идиш (вернее, опять же, иврит) обогатил не только литературный немецкий, но и ... воровской жаргон. Произошло это, конечно же, не потому, что евреи особенно активно контактировали с уголовниками.

Желая сделать свою речь как можно менее понятной для непосвященных, «языкотворцы» преступного мира заимствовали слова из «экзотического» языка или использовали уже известные ивритские слова в особом смысле. Так, вполне респектабельное слово Mischpoche (семья, родня) получило в воровском жаргоне значение «сброд, шайка, клика». Нейтральное слово achаl? (есть, кушать) приобрело грубое значение: acheln — жрать, лопать, рубать.

Ну а слова Ganove (вор, мошенник), ganoven (воровать), Ganoventum (воровство, мошенничество), прописались в немецком жаргоне без изменения первоначального значения: на иврите ganaw означает «вор». Любопытно, что русский воровской жаргон тоже заимствовал слова из иврита. Так, известное словечко «шмон» (обыск, облава) происходит от ивритского слова sсhmone — «восемь» и получило свое значение потому, что полицейские проводили облавы в восемь часов вечера. Слово chevra на иврите означает «товарищество, сообщество». В русском воровском жаргоне оно получило близкое, но далеко не столь почтенное значение: хевра — это братва, сомнительные дружки, блатная компания. Слово «ксива» (на языке арестантов «документы») происходит от очень значимого в иврите слова ktuba — брачное свидетельство.

Оставим, впрочем, колоритную, но не очень симпатичную тему воровского жаргона и, коль скоро мы уже заговорили о связях идиша с русским языком, посмотрим, как сложилась судьба идиша в славянских землях. Идиш можно назвать языком-путешественником. Начиная с XIII столетия, евреи, спасаясь от жестоких гонений, переселялись с берегов Рейна всё дальше на восток — в Богемию, Моравию, Польшу, Литву. В XVII веке история трагически повторилась: из Польши евреи двинулись на Украину. На своем многовековом пути идиш взаимодействовал по крайней мере с десятком языков. Естественно, что тот вариант идиша, который остался на родине, в Германии, накапливал отличия от своего собрата — немецкого языка — не так стремительно, как идиш восточноевропейских евреев.

Так же, как и в Германии, идиш стал в Восточной Европе связующим звеном между языками: благодаря идишу в славянские языки проникли слова германского происхождения и отдельные слова из иврита. Вспомним несколько слов, пришедших в русский язык из иврита через идиш. Хохма — шутка, остроумная выходка (от chochma — разум); хала — батон в форме косы; талмуд — толстая мудреная книга. А как пришло в русский язык выражение «поднять гвалт», т.е. громко орать, кричать? Слово «gewalt» (насилие) выкрикивали евреи в минуты опасности, на русском языке в таких случаях кричат «караул».

Связи идиша с русским языком были, однако, не столь сильны, как с украинским, белорусским, литовским и польским. Что вы скажете, например, о такой белорусской поговорке: Ні добра рэйдэлэ ( от «reden» — говорить), а добра мейнэлэ (от «meinen» — думать). О девушке, у которой было много кавалеров, в белорусской деревне говорили: у нее хосаны завелись (от ивритского сhatan — жених). Про молодицу, которая пользовалась успехом у мужчин, замечали: к ней ночами бохеры ходят (от ивритского bachur — парень).

Идиш не только проникал в языки народов-соседей, но и изменялся под их воздействием, «набирался» от них словесного богатства. Постепенно он раздробился на диалекты, которые всё дальше отходили от первоначальной германской основы и всё больше отличались друг от друга. К примеру, немецкое «klug und gross» на литовском диалекте идиша будет звучать как «klug in greiss», а на галицийском — «klig in grojs». Вобрав в себя многое из языков соседних народов, идиш превратился в язык-сплав: специалисты считают, что германских слов в идише в конце концов осталось не более 75 %, около 15 % слов пришло из иврита и примерно 10 % — из восточноевропейских языков, прежде всего славянских. 10 процентов... Кажется, что это не так уж много.

Но вдумаемся: каждое десятое слово в языке восточноевропейских евреев имело славянские корни, причем для разных диалектов эти 10 процентов тоже были разными! Mame, tate (отец), laske, bulbe, (картошка), blinze (блины), kasche (гречневая каша), take (так), sejde (дед), bobe (бабка), pripetschik (печка), samovar, bublitschkes (бублики) ... Вот лишь некоторые слова, пришедшие в идиш из славянских языков.

Этот список можно продолжать и продолжать. Многие читатели «Partner», которым идиш знаком не понаслышке, наверняка вспомнят знакомые с детства украинские слова, «прописавшиеся» в идише, и приведут примеры того, как благодаря идишу обогатились славянские языки. Существует мнение, что даже знаменитое слово «цыбуля», столь сходное с немецким «Zwiebel», пришло в украинский язык из идиша.

В остроумных шутках-прибаутках, присказках и поговорках, которыми так богат идиш, запросто соединялись германские и славянские слова. Так, популярное и весьма многозначное выражение «a gitz in паровоз» произошло от германского eine Hitze (на идише а gitz — жар, пыл) и русского «паровоз». A gitz in паровоз — это бессмысленные хлопоты, дурацкая шумиха, пустозвонство, устаревшие новости. Интересно, что со временем выражение приобрело дополнительный смысл. «A gitz in» произносилось как «агицын», и по созвучию «агицын паровоз» стал ассоциироваться с агитационными поездами первых послереволюционных лет. В итоге шумные начинания советской власти, которые вскоре развеивались без следа, как паровозный дым, вполне справедливо начали называть «агицын паровоз».

Способность дарить свои слова и осваивать чужие заключена в самой природе идиша. Когда слышишь этот ласковый, язвительно-острый и пронзительно-печальный язык, когда берут за душу его неповторимые интонации, когда улавливаешь в потоке речи то знакомое немецкое, то экзотическое ивритское, то родное славянское звучание, поневоле задумываешься: в чем же секрет очарования идиша? Может быть, именно в том, что три языковые стихии, словно три сказочные феи, щедро одарили его? Германская стихия дала идишу упорядоченность; древний иврит добавил восточную мудрость и темперамент; славянская стихия привнесла мягкую напевность.

Не от хорошей жизни стал идиш языком-кочевником. Судьба народа, который говорил на этом языке, сверх меры переполнена страданиями и болью. Но язык хранит в себе не только следы пережитых горестей, но и следы обыденной жизни, повседневного общения с соседями. История слов — это история народов, которые веками жили бок о бок. И нам надо только суметь эту историю прочитать и, если это возможно, извлечь из нее уроки.

Марина Аграновская (Эммендинген)