Русский писатель "с лицом немецкого колониста"

Юрий Переверзев (Аугсбург)

Слова в заголовке, взятые в кавычки, принадлежат Корнею Чуковскому, так определившему внешность Бориса Андреевича Пильняка. Пильняк — это псевдоним писателя, настоящая фамилия которого — Вогау. Такой псевдоним возник из-за того, что первые свои рассказы юный Борис Вогау отсылал в журналы из украинской деревни Пильнянка, в которой он тогда жил.

Творчество Пильняка, а это десять томов повестей, рассказов и три романа, долгое время, начиная с 1937 года, когда он по ложному обвинению был арестован, в Советском Союзе замалчивалось. Только в период перестройки был опубликована его «Повесть непогашенной луны». Эта повесть впервые появилась в журнале «Новый мир» в 1926 году, но весь тираж номера был тогда конфискован, а главному редактору Воронскому и самому автору пришлось во избежание крупных неприятностей опубликовать покаянные письма. В комментариях говорилось, что судьба героя повести командарма Гаврилова является отражением реальных событий последних дней жизни Михаила Васильевича Фрунзе. Ему было приказано лечь на операцию по поводу язвенной болезни желудка, поскольку, как было сказано в Кремле, «ты необходимый революции человек» (цитата из повести). После операции Гаврилов, как и его реальный прототип, скончался.

Читая «Повесть непогашенной луны», я невольно вспомнил один разговор, свидетелем которого стал лет за двадцать до того. Моего деда навестил проездом в крымский санаторий его двоюродный брат, полковник в отставке, живущий в Москве, и я поехал к деду, чтобы познакомиться с родственником, которого никогда прежде не видел. Братья, не встречавшиеся с довоенных времен, немного, как заведено, выпили и стали вспоминать события своих непросто сложившихся жизней. Затронули и годы становления советской власти, Гражданскую войну, в которой приехавший родственник участвовал в качестве телеграфиста штаба Фрунзе. И тут полковник-отставник высказался, понизив голос, в том смысле, что Михаила Фрунзе зарезали по приказу свыше. Он, популярный в войсках и народе полководец, мешал тогда «усатому» утвердиться как единоличному лидеру партии и государства. Услышав такие крамольные речи, я опешил. Дед строго посмотрел на меня и сказал одно слово: «Забудь...» И я «забыл», хотя к тому времени уже произошло развенчание культа личности Сталина, кто-то из репрессированных в тридцатые годы был реабилитирован, но хрущёвская оттепель к тому времени уже канула в Лету...

Думаю, что многие, а не только я, неоднократно убеждались, насколько всё в нашем мире взаимосвязано: люди, их судьбы, события... Вот пример этому: когда вышел на экраны фильм «Карнавальная ночь», мой школьный товарищ рассказал мне об актрисе, сыгравшей главную роль в кинокартине: «Так это же Люська из нашего дома! Смотри, всего года на три старше нас, а уже почти звезда!» И позднее он время от времени сообщал мне какие-то подробности из жизни Людмилы Марковны Гурченко, черпая их из рассказов «дядьки Марко», как он называл отца актрисы, который с гордостью рассказывал об успехах дочери соседям. Однажды я таким образом узнал, что Люся вышла замуж «за какого-то грузина» — именно так сказал мне о только что полученной новости товарищ. Позже выяснилось, что тот «какой-то грузин» — это Борис Борисович Андроникашвили, сын Бориса Андреевича Пильняка от второго брака. Кира Георгиевна Андроникошвили происходила из старинного грузинского княжеского рода и вслед за мужем была тоже арестована и отправлена в АЛЖИР (Акмолинский лагерь жен изменников родины). Сын Пильняка взял фамилию матери, что по-человечески было понятно — как жить дальше c фамилией репрессированного отца? Борис Борисович был первым мужем Людмилы Марковны. В этом браке, длившемся недолго, родилась дочь Маша — внучка знаменитого писателя. Борис Борисович ушел из жизни в 1996 году, но успел выполнить свой сыновний долг: многократно и настойчиво запрашивал соответствующие государственные органы о судьбе отца, арестованного как раз в тот день, когда сыну исполнилось три года. Наконец, он получил ответ, в котором сообщалось, что «Пильняк-Вогау Борис Андреевич, 1894 года рождения, был необоснованно осужден 21 апреля 1938 года по ложному обвинению в совершении преступлений и приговорен к расстрелу. По уточненным данным, приговор приведен в исполнение 21 апреля 1938 года», то есть в тот же день, когда был вынесен приговор. Уж в чем-чем, а в волоките советские карательные органы обвинить никак нельзя. Однако в «Советском энциклопедическом словаре», изданном в 1980 году, в нескольких строчках, посвященных писателю, указан иной год смерти — 1941-й.

Борис Андреевич Вогау родился 29 сентября (11 октября) 1894 года в семье ветеринарного врача, выходца из поволжских немцев, и его русской жены, дочери саратовского купца. Семья жила тогда в Можайске Московской губернии, но часто переезжала, и впечатления о жизни российской провинции у будущего писателя сохранились с детства. Эти впечатления были дополнены, но уже с окраской советской действительности, в период, когда молодой специалист, окончивший после гимназии Московский коммерческий институт в 1920 году, подолгу жил в Саратове, Богородске, Нижнем Новгороде, Коломне. Борис Андреевич мало работал по полученной специальности, а, занимаясь в основном журналистикой, много ездил по стране в поисках заработка. Он постоянно писал, решив посвятить свою жизнь литературе.

Первая мировая и Гражданская войны напрямую Бориса Андреевича не затронули: из-за сильной близорукости он избежал воинской службы. Впрочем, сформировавшись как личность под влиянием народнических идеалов, он принял, пусть с некоторыми оговорками, Октябрьский переворот и вполне мог бы участвовать в Гражданской войне. Начав публиковать свои рассказы в разных журналах («Русская мысль», «Жатва» и других) еще в 1915 году под псевдонимом Пильняк, он больше не отходил от этого литературного имени.
Под этим именем были изданы две первые книги его рассказов — «С последним пароходом» (1918 г.), «Быльё» (1920 г.) — и первый, сразу принесший ему известность роман «Голый год», появившийся в 1921 году.

В романе Пильняк обращается к уездной жизни, взбаламученной революцией, где сталкиваются две правды: патриархальная, многовековая, устоявшаяся тишь российской провинции и народная стихия, сметавшая старые порядки. Единой фабулы в романе нет, а есть поток, вихрь, разорванная в клочья действительность. Критика отмечала тогда, что, с одной стороны, появился «русский Кафка», а с другой, что, трактуя революцию как бунт, как вырвавшуюся на волю и никем не управляемую стихию, как неизбежность и историческую закономерность, писатель наследует Александра Блока с его поэмой «Двенадцать». И дело здесь не только в том, что и у Пильняка ключевой образ в романе — метель. Революция для писателя — нераздельное слияние добра и зла, красоты и безобразия, жизни и смерти. Кровь, насилие, жертвы, разруха и распад воспринимаются им как неминуемая данность, прорыв долго сдерживаемой органической силы жизни, торжество инстинктов. И он радуется случившемуся распаду, гротескно рисуя уходящий дворянский мир и ожидая, что из огненной метели явится на свет иная, новая и в то же время корневая, изначальная Русь, порушенная Петром  I. 

Однако критика сразу усомнилась в подлинной революционности Пильняка и была права. И это несмотря на то, что в «Голом годе» писатель сочувственно описывает действия большевиков, считая их «знамением времени».
В следующем романе «Машины и волки» (1924 г.), явившимся результатом его впечатлений от поездки в Германию и Англию, автор, противопоставляя западноевропейскую цивилизацию варварству и дикости, также был готов поддержать коммунистов с их пафосом индустриального преобразования страны. И, несмотря на это, он в то же время пишет: «Лгут все: и коммунисты, и буржуа, и рабочий, и даже враги революции, вся наша нация русская». Ложь и безразличие, по мнению Пильняка, — главные пороки не только властей предержащих, но и простых обывателей.

У оригинально мыслящего писателя, никак не вливающегося в когорту представителей нарождающегося «социалистического реализма», неприятности начались не сразу же после публикации «Повести непогашенной луны». Сначала власти дали ему передышку, предоставили возможность найти компромисс, «исправиться». В 1929 году выходит собрание сочинений Пильняка в шести томах, в течение 1929-30 годов — в восьми. Он избирается председателем Всероссийского союза писателей, много путешествует по Памиру, Монголии, посещает Китай, Японию, США.

Но, однако же, как раз в это время Борис Андреевич становится объектом идеологической травли. На этот раз вместе с Евгением Ивановичем Замятиным, автором знаменитого романа «Мы», антиутопии, опубликованной в 1924 году за рубежом на английском языке (в Советском Союзе эта гротескная модель тоталитарного общества стала известна читателям лишь в 1988 году). Поводом для травли явилась публикация в берлинском издательстве «Петрополис» повести Пильняка «Красное дерево», герои которой разочаровались в революции. Накал критики со стороны партийной журналистики был таков, что писатель, по свидетельству близких, был на грани самоубийства. Но тут за Пильняка и Замятина вступился Максим Горький, в очередной раз в это время прибывший в Москву (это был второй из четырех его приездов в СССР до окончательного возвращения из Италии в 1933 году). И вот что интересно: если с Замятиным Горький был дружен со времени общей литературно-общественной работы в 1919 г. в Петрограде, то Пильняка он не любил. Горький даже позволил себе однажды резко высказаться о Пильняке в письме к известному автору исторических романов А. П. Чапыгину: «Этот господин мне противен... Пишет, как мелкий сыщик». Неприязнь к Борису Андреевичу со стороны заигрывавшего в последние годы со Сталиным «пролетарского писателя» достигла такой степени, что, узнав об инициативе Пильняка создать в Советском Союзе отделение Международного ПЕН-клуба, Алексей Максимович поставил под сомнение необходимость своего участия в работе этого клуба, несмотря на то, что сам был его почетным членом. Тем не менее, Пильняка на время оставили в покое. Это произошло после того, как Горький написал в одной из своих статей: «У нас образовалась дурацкая привычка — втаскивать людей на колокольню славы, а через некоторое время сбрасывать их оттуда в грязь. Нужно помнить, что мы всё еще не настолько богаты своими людьми, чтобы швырять ко всем чертям и отталкивать от себя людей, способных помочь нам в нашем трудном и великолепном деле».

История с заступничеством за Пильняка — дополнительное свидетельство неоднозначного поведения и поступков в 20-30 годы «основоположника социалистического реализма», каковым был назначен А. М. Горький через несколько лет. А пока слово Горького подарило, возможно, Пильняку девять лет жизни...

Понимая, что с властями шутки плохи и желая избежать неминуемых репрессий (а в конце 20-х годов уже начались первые политические процессы), Пильняк старается и дальше «исправляться». Он публикует в 1930 году роман «Волга впадает в Каспийское море», в котором воспевается пятилетка, в корне перерабатывает «в нужном духе» свою книгу «Камни и корни», написанную на основе впечатлений от поездки в Китай. Он даже участвует в работе учредительного съезда Союза советских писателей. Но одновременно Борис Андреевич продолжает писать «свою прозу» («Рождение человека» и другие книги), а последние годы перед арестом работает над романом «Соляной амбар», считая его своим художественным завещанием и пряча рукопись от посторонних глаз. Эта рукопись дошла до наших дней и была опубликована в 1990 году благодаря сохранившей ее Марии Алексеевне Соколовой, первой жены писателя, матери его старших детей Натальи и Андрея.

В поездках по стране Пильняк не раз бывал в Поволжье, где продолжали жить его многочисленные немецкие родственники со стороны отца, и с любовью описывал их быт, сохраненные обычаи, весь уклад жизни. «У меня, — писал он, — от милой, милой моей бабушки Анны еще до сих пор есть шерстяные чулки, красные с синими полосками, такие добротные и неизносимые, как вся немецкая культура». Немудрено, что писатель хорошо знал немецкий язык, — это отметил кинооператор Лебедев, с которым Борис Андреевич побывал вместе в экспедиции на Шпицбергене. Пильняк тогда свободно общался с местной администрацией на немецком языке.

Сочетание и взаимопроникновение двух культур — русской и немецкой, образовало то, что явилось миру писателем Борисом Пильняком, который по праву считается классиком русской литературы XX века.