Грета Ионкис (Кёльн)

О, Запад есть Запад,
Восток есть Восток,
и с мест они не сойдут.

Редьярд Киплинг


Сегодня вряд ли найдется читатель, не знающий имени Киплинга. Правда, более полувека он пребывал у нас в статусе «детского писателя», автора «Книги джунглей» и «Сказок просто так». Считалось, что всё остальное похоронило время.

Превратности творческой судьбы

Репутация Киплинга пострадала от ярлыков, которые за ним закрепила критика, и отечественная, и зарубежная. Что это за ярлыки? «Джингоист» (шовинист), «бард империализма», «апологет Британской империи». Эти штампы имеют отношение далеко не ко всем его произведениям, писатель шире их.

Амплитуда колебаний отношения к Киплингу очень широка. Слава пришла к нему в 1890-е годы, когда ему еще не было сорока (Киплинг родился в Бомбее 30 декабря 1865-го). Тогда вышли «Простые рассказы с гор», «Жизнь дает фору», «Департаментские песенки», «Казарменные баллады», книга очерков «От моря до моря», романы «Свет погас», «Мореплаватели» и «Ким». Это был феерический взлет к мировой славе совсем молодого журналиста из английской колонии Индии. Это была слава и поэта, и прозаика. За его успехами с восхищением следили такие искушенные ценители литературы, как Марк Твен, Стивенсон и Генри Джеймс. В 1907 году Киплинг был удостоен Нобелевской премии «за наблюдательность, яркую фантазию, зрелость идей, мужественность стиля и выдающийся талант повествователя». Он оказался самым молодым «нобелиатом». Сейчас об этом мало кто знает.

После Первой мировой войны (во время которой он потерял горячо любимого 18-летнего сына) молодые властители дум Т.Элиот, Э.Паунд, Р.Олдингтон, О.Хаксли демонстративно перестали замечать былого кумира. Ушел Викторианский век, радикально изменилось отношение к идеалам, которые воспевал Киплинг. В Англии победили либерально-демократические идеи, и «железный Редьярд», воспевавший «право сильного» и слагавший гимны во славу строителей Британской империи, стал казаться жутким консерватором. Тех, кого Киплинг считал «становым хребтом Империи», Олдингтон назвал «задом-Империи-привыкшим-получать-пинки». Быть слугой Империи, в глазах Киплинга, – великая честь. А тот же Олдингтон в романе «Смерть героя» от имени всего «потерянного поколения», т.е. тех, кто побывал в окопах Первой мировой войны, бросил в адрес «старой доброй Англии» кощунственные слова: «Да поразит тебя сифилис, старая сука! Ты превратила нас, своих сыновей, в мясо для червей!». И молодежь приняла его сторону.

Неудивительно, что когда Киплинг в 1936 году умер, в Вестминстерское аббатство на его похороны не пришел ни один крупный английский писатель.

Странный парадокс

С наследием Киплинга происходило много парадоксального: в то время, как на родине им стали пренебрегать, в послереволюционной России он становится литературным наставником молодых прозаиков и поэтов. В 1922 году выходит сборник его стихов в переводах Ады Оношкович-Яцыной, талантливой ученицы Гумилёва и Лозинского. Тогда же пишет свои лучшие баллады Тихонов, в них отчетливы интонации «железного Редьярда». Можно было бы вспомнить и Багрицкого, и Луговского, и молодого К.Симонова, которым была близка киплинговская проповедь суровой мужественности.

Казалось бы, Киплинг, этот бард империализма, в глазах молодых поэтов Советской России должен был быть классовым врагом, а вот, поди ж ты, становится наставником. Парадокс? Парадокс. Некоторые уверены, что наши поэты отбрасывали концепции Киплинга, их привлекали его энергичные ритмы, простота синтаксиса – иначе говоря, поэтика. Ритмы ритмами, но и некоторые концепции Киплинга оказались близки советской идеологии.

Из чего исходил Киплинг? Из идеи служения, из идеи героической жертвенности. Личность у Киплинга добровольно подчинялась «высшему закону», на этом основывалась модель мира, которую он принимал и которую не захотели принять писатели «потерянного поколения».

Советская литература, рожденная революцией, как это ни парадоксально, имела много точек соприкосновения с киплинговской концепцией мира, потому что исходила из того, что личность обязана принести свои интересы на алтарь великого общего дела. Вершину социальной пирамиды у Киплинга венчал монарх, а у нас – вождь (кем оказался наш вождь, мы знаем, но в любом случае это был Вожак, Верховный, кому надлежало повиноваться). Как видите, сам тип мышления оказался сходным, потому и возможным оказалось литературное влияние. И дело здесь отнюдь не в ритмах.

Выступая на Первом съезде советских писателей в 1934 г., Алексей Сурков потребовал от современной литературы «мужественного гуманизма»: «Давайте не будем размагничивать молодое красногвардейское сердце нашей хорошей молодежи интимно-лирической водой. Давайте не будем стесняться, несмотря на возмущенное бормотание снобов, простой и энергичной поступи походной песни, песни веселой и пафосной, мужественной и строгой». Вот эту энергичную поступь, эту проповедь суровой мужественности находили «молодые красногвардейские сердца» в балладах и рассказах Киплинга.

Поскольку Сурков для нас уже не авторитет, напомню, что писал Паустовский об отношении к Киплингу Бабеля. Бабель пришел в редакцию «Моряка» с книгой рассказов Киплинга и заявил, что «надо писать такой же железной прозой, как Киплинг, и с полнейшей ясностью представлять себе всё, что должно появиться из-под пера. Рассказу надлежит быть точным, как военное донесение или банковский чек. Его следует писать тем же твердым и прямым почерком, каким пишутся приказы и чеки. Такой почерк был у Киплинга».

«Кто услышал зов Востока…»

Киплинг откликнулся на этот зов чуть ли не с младенчества: до пяти лет его, рожденного в Индии, растили няни-туземки, он лучше говорил на хинди, чем на английском. Пребывание в Англии вначале в частном пансионе, а затем в третьесортном колледже в Вествард Хо, где царил дух муштры и насилия, было нелегким испытанием для маленького тщедушного очкарика. Но за пять лет он притерпелся, а главное уверовал в пользу уроков подчинения. Он признал систему жестокого воспитания целесообразной, ибо она имела своей конечной целью Дисциплину и Порядок, а это – незыблемая основа Закона. О своей школе он напишет в книге «Пройдоха и компания». С.Моэм признавал, что более отвратительного описания школы он не встречал. Но дух этой школы определил взгляды и жизненные установки Киплинга, отлившиеся в чеканные строки «Заповеди»: Умей принудить сердце, нервы, тело Тебе служить, когда в твоей груди Уже давно всё пусто, всё сгорело И только Воля говорит: «Иди!» Восток – любимый, обожаемый Киплингом Восток – был для него средоточием пассивного начала, в котором писатель видел много позитивного: глубину философского постижения мира, незыблемость нравственных устоев, простой, нелицемерный и неизвращенный взгляд на жизнь, душевную чистоту, благородство, жертвенность… Как часто эти черты восточного характера в изображении Киплинга торжествуют над ханжеством, лицемерием, чванством и лживостью европейцев! Когда он писал о «бремени белых», им двигало не презрение к туземцам, он верил в священный долг белых нести цивилизацию, культуру и прогресс в нищие и дикие афро-азиатские страны, оказывающие этому европейскому вмешательству пассивное, а где и активное сопротивление. Носителем прогресса, исторической динамики, социальной активности справедливо Киплингу виделся европеец. Только в этом он видел превосходство белого человека и заклинал его «нести бремя белых», т.е. выполнять священную миссию «цивилизатора» по отношению к народам Востока. В идеале Британская империя мыслилась Киплингу как воплощение западной цивилизации. Так рождались строки, обращенные к соотечественникам, прежде всего к солдатам и младшим офицерам.

Твой жребий – Бремя Белых! Мир тяжелей войны: Накорми голодных, Мор выгони из страны; Но, даже добившись цели, Будь начеку всегда: Изменит иль одурачит Языческая орда. Как видите, поэт не обольщался. Как не вспомнить предостережений Киплинга, читая сегодня сообщения из Афганистана о талибах, которые обезглавили врачей-европейцев, годами безвозмездно лечивших афганских крестьян в глухой провинции, или историю палестинской женщины, которую семья приговорила к сожжению за ослушание и которую вылечили в израильском ожоговом центре, куда она явилась спустя некоторое времени как «шахидка», чтобы взорвать спасавших ее евреев и тем заслужить прощение семьи?!

«Восток – дело тонкое». Нам полюбился этот афоризм красноармейца Сухова из кинофильма «Белое солнце пустыни». Киплинг это понял много раньше, потому и создал свою «Балладу о Востоке и Западе». Мы вынесли в эпиграф первую строку баллады. По числу цитирований она достойна «Книги рекордов Гиннеса». А как звучит вся строфа, образовавшая кольцо хрестоматийного произведения?

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут, Пока не предстанет Небо с Землёй на Страшный господень суд. Но нет Востока и Запада нет, что племя, родина, род, Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встаёт?

Первые две строки помнят все, а продолжение забывается. Между тем, Киплинг-неоромантик мечтал примирить непримиримое. Этот гармонический взгляд на мир более всего отдалил Киплинга от поколения, прошедшего мировую войну, от «полых людей» Томаса Элиота, от «потерянного поколения», проклявшего, по выражению Эзры Паунда, «протухшую цивилизацию».

Реабилитация Киплинга

Т.С.Элиот, тоже лауреат Нобелевской премии, при жизни назвавший Киплинга «лауреатом без лавров», через шесть лет после его смерти издал «Избранное» из стихотворений Киплинга, сопроводив том большим предисловием, где писал: «Колоссальный дар владения словом, поразительный интерес ко всему, могущественная способность наблюдения умом и всеми чувствами, маска «путника», а под ней загадочный дар провидца, дар, столь тревожащий, что, раз признав его наличие, мы уже не в силах распознать, когда его нет, – делают Киплинга писателем, которого нельзя до конца постичь и масштабность которого невозможно преуменьшить». Именно о киплинговском даре провидца следует помнить сегодня, когда мир переживает наступление Востока на Запад.