Литературный Рейн. Генрих Шмеркин
Генрих Шмеркин родился 9 октября 1947 года. Харьковчанин. Образования два – инженер и музыкант. Профессии – три. К двум другим, инженерной и музыканта-саксофониста, которым отдал долгие годы, следует прибавить профессию литератора, которой отдает жизнь.
В молодом человеке, посещавшем руководимое им литобъединение, Борис Чичибабин когда-то прозорливо заметил литературную одаренность и не ошибся. Сам же Шмеркин, как мне кажется, осознал себя литературным профессионалом уже в эмиграции, живя в Германии, сейчас – в Кобленце. Нет, писал он всегда, порой публиковался, но ощущение того, что это было досужим занятием для души, пусть и талантливого человека, а не смыслом его жизни, возникало при чтении его стихов и юмористических рассказов много лет назад, когда я с его творчеством впервые познакомился.
За эти годы многое изменилось. И дело не в том, что публикаций стало больше, что его произведения появились на страницах престижных, в том числе столичных, московских, изданий. Появилась ответственность за сказанное слово, пришло понимание того, что значит профессиональное отношение к литературному труду, пройден путь от литературной игры к обретению своего творческого лица, своего характера. Шмеркин стал узнаваемым, на его текстах лежит печать не только одаренности, но и воплощенности в этих текстах неординарного личностного начала. И вышедшие в минувшем году в Харькове две книги автора – «Иронизменно о возвышенном» (стихи) и «Харьковское море» (проза) подтверждают это.
О творчестве Генриха Шмеркина в разное время одобрительно отзывались Владимир Войнович, Андрей Кучаев, Ольга Бешенковская, другие писатели.
Мне уже доводилось писать, представляя ранее творчество Генриха Шмеркина читателям рубрики, что, несмотря на порой действительно озорные интонации и приемы, Шмеркин – писатель очень печальный, настоящий лирик. И как бы иной раз – внешне – ни веселился автор, как бы ни веселил читателя, в конце все равно сожмется сердце. Потому что пишет он талантливо, честно и, что характерно для его дарования – не боясь обнажить свою боль. А выдумать боль нельзя. Она или есть, или ее нет. И раз она есть в тексте, значит, хватает ее и в жизни. И получается, что, желая автору новых творческих осуществлений, ты желаешь ему, чтобы эта боль его не покидала. Мучительно-замкнутый круг.
И все же – здоровья тебе, Генрих, и новых книг!
Даниил Чкония
Генрих ШМЕРКИН
Я ШАГАЮ МИМО МАЯ
ХВОРЬ-СТОРИ (история болезни) «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека…» А. Блок Улица. Фонарь. Аптека. Вата. Йод. Пенициллин. Русь. Маца. Начало века. Дело Бейлиса. Тфиллин. Грязь. Безграмотность и серость. Мази. Грелки. Порошки. Царский гнёт. Черта. Оседлость. Большевистские кружки. Отречение. Аврора. НЭП. Угар. Раздача польт. Волны красного террора. Луначарский. Мейерхольд. Фары. Свастика. Аптека. «Фойер!». Шмон по погребам. Бабка. Яйка. Курка. Млеко. Конференция. Потсдам. Жертвы культа. Куба – наша. Гул Гулага. Мао – враг! Космос. Кузькина мамаша. Кукуруза. Пастернак. Эрмитаж. Библиотека. Коммунизма громкий клич. Всё для блага человека. Лично Леонид Ильич. Перестройка. Ломка сиречь. Пуща. Ваучер. Форос. Бледный Михаил Сергеич В белом венчике из роз. Мерседесы. Джипы. Пробки. Стены древнего Кремля. Из-под ксерокса коробки. Конституция. Семья. Лязг челябинских колоний. Горизонты. Вертикаль. Храм Спасителя. Полоний. Накось-юкось! Газ-централь. Патриоты. Ипотека. Бандюки. Базар-вокзал. Снова улица. Аптека. Сердце. Печень. Веронал. Мозг обидами изранен. К инородцам – нелюбовь. Чемодан – вокзал – Израиль И, увы, аптека вновь. *** Пусто в доме моём. В зеркалах – ни улыбки, ни блика. Ты ушла навсегда. Я не прав. Я, бесспорно, не прав. Ты шагнула в окно – с высоты журавлиного крика и упала на землю, все бусинки вмиг растеряв. Ты разбилась о рифмы, об ямбы моих заморочек, об картошку-пюре и домашний вчерашний гуляш, об ухмылки приятелей, о неприятие строчек, об надежды слащавой умильно-дебильный муляж. Я тебя умолял: не бросайся, не прыгай, не надо! Говорил, что люблю, что безумно тебя я люблю. Ну а ты – мне в ответ – наглоталась крысиного яду, облилась керосином и злобно полезла в петлю. Утонула в пруду. Сиганула под фирменный поезд, что везёт бизнесменов крутых из Берлина в Тифлис. Улетела на Марс. Укатила на Северный полюс. Восходящей звездой ослепительно канула ввысь. Мне теперь ни заснуть, ни вздохнуть, ни забыть, ни забыться… Сколько можно землицу сырую в башке ворошить?! Без оркестра и прочих понтов – словно самоубийцу – я тебя поселю навсегда за оградой души! *** Трезвым взором обнимая Тротуары и газон, Я шагаю мимо мая, Мимо маек и знамён. Мимо старого сарая, Мимо лая и жулья – Мимо мая, мимо мая, Mama mia ты моя! Мимо городской управы, Мимо триумфальных врат, Мимо денег, мимо славы, Мимо премий и наград. Я шагаю мимо грома, Мимо дыма и котлет, Мимо тёщиного дома, Мимо лета, мимо лет. С фотографией в овале, С биографией-досье, Напечатанный в журнале, На газетной полосе. Путь нелёгкий, путь неблизкий – Мимо ливней и морей, И – чудного обелиска С фотографией моей… ОТРАЖЕНИЕ Я предстаю пред вами зримо В расцвете зим, в расцвете сил: Моя краса – неотразима, Её никто не отразил. Ни живописец, ни фотограф, Ни режиссёр, ни журналист, Ни драматург и не биограф, Ни скульптор-монументалист. Её вода не отражает, Не отражают зеркала, В неё рояли «не въезжают». Я знаю: это – не со зла. Моя краса – неотразима! Давно пора сообразить: Ну, просто – невообразимо Её кому-то отразить! Её никто не отражает: Ни дряблый враг, ни хрупкий друг – Она безжалостно сражает Всех, кто находится вокруг. Со мной тягаться – нет резона. И в этом я, бесспорно, прав: Меня узрев на горизонте, Все разбегаются стремглав. И мой анфас неотразимый И эллипс умной головы – Уж много лет – в глазах любимой Не отражаются, увы… *** Мы стояли в магазине, Ты шепнула тихо мне: «Посмотри, какие дыни! И – дешёвые вполне!». На тебя взглянул я нежно – Глаз не в силах оторвать, И сказал: «Ну, да. Конечно. Эти дыни нужно брать». Взяли дыни, взяли перцы, И большие огурцы, Помидоры «бычье сердце» И коробочку мацы. Взяли пиво, взяли водку, Коньячишко «Арарат». На закусочку – селёдку, На запивку – лимонад. Масла, хлебушка и сыра, Апельсины и «Опал»… …Ты – пошла к себе в квартиру, Я – к себе пошкандыбал… ПРИМЕТА По утрам, круша устои, Предаваясь куражу, Я беру ведро пустое И гулять с ним выхожу. Чуют все, кого ни встречу, Неприятности – нутром, Как увидят, что навстречу Хмырь идёт с пустым ведром. Нехорошая примета. Знать, не миновать им бед. Кто однажды видел это, Будет помнить много лет! В нём, порожнем только с виду, И бренчащем на весу, Слёзы, беды и обиды Всем врагам своим несу. Очень милая затея! Я от радости горю И соседям-прохиндеям «Гутен морген!» говорю. Как могу их утешаю, Слышен мой повсюду смех: «У меня беда – большая, Хватит вам её на всех!». СОНЕТ НА ТРОИХ Я, Федотов и Черных, В деле выказав сноровку, Раздавили поллитровку В подворотне на троих. Закусь милая у нас: «Иваси», сырок, перловка, Чеснока одна головка, Два сухарика да квас. Подворотня – то, что надо: Ни дождя, ни снегопада, Ржавых баков терема! Пиво пенное в стакане… Мы сидим, как в ресторане, Жалко, музыки нема! В ПРЕДДВЕРИИ МАРТА Орёт на зиму вороньё, Дрожит боярышник на холоде. Впотьмах булыжники нахохлились, Как будто стая воробьёв. Судом и старыми изменами Тревожа струны странных дней, Февраль змеиными знаменьями Треножит каменных коней. Позёмка тротуары щерит, Немой очерчивая круг. Пора прощаний и прощений, Пора просчётов и разлук. Всё ближе стынущее марево, Всё глубже, глубже колея... И странно – чёрный чай заваривать За месяц до небытия... *** Если б я был мясорубкой, то однажды б завертелся: страшный ветер поднимая, прокричал бы: «От винта!». Испугав жену и сына, с лязгом взмыл бы в поднебесье, гордой птицею стальною растворился б в синеве... *** Был бы я моей женою – милой, нежной и красивой, я бы мне бы – никогда бы, ни за что б не изменял! Только я ведь не жена мне. И поэтому – вот сука! – постоянно, повсеместно изменяю я себе... *** Если б я был белым снегом – белым снегом серебристым, я бы падал на деревья, тротуары и дома. Ничего б не изменилось – всё бы шло путём обычным, и скрипел бы я как прежде – у тебя под каблуком... *** Если б я был старой тряпкой – старой тряпкой безобразной, грязной, липкой и зловонной в вестибюле на полу, если б я был этой тряпкой, то никто и никогда бы об меня свои бы ноги не решился вытирать... *** Если б я был Буревестник, я б над морем гордо реял, рыбу клювом бы гарпунил, над седой равниной волн. Я б её мешками вялил, и летал бы с нею в Харьков, в свой родной любимый Харьков, где славянское пивко...
Мне понравилось?
(Проголосовало: 65)Поделиться:
Комментарии (1)
Удалить комментарий?
Внимание: Все ответы на этот комментарий, будут также удалены!
ходил в загранку,ловил рыбу..работал в мимансе оперного театра..первая жена погибла,а вторая забрала меня в германию..никакой ностальгии,я как домой вернулся.. очень понравилось всё,особенно записки лабуха,так проникновенно..я знал ударника рому фрумкина и хоронил его в берлине..в стихах.ру я андрей куценко,конечно мне далеко до тебя..на однокласниках я andrei sashin ,будет желание,всегда рад..
Редакция не несет ответственности за содержание блогов и за используемые в блогах картинки и фотографии.
Мнение редакции не всегда совпадает с мнением автора.
Оставить комментарий могут только зарегистрированные пользователи портала.
Войти >>