ГЮНТЕР ВАЛЬРАФ: ''ИММИГРАНТЫ ВНОСЯТ ВКЛАД В ЭКОНОМИКУ ГЕРМАНИИ''

Татьяна Бальцер (Кёльн)

Писатель Гюнтер Вальраф прославился разоблачительными публикациями о методах и условиях труда на предприятиях, в том числе и очень известных. Макдональдс, газета «Бильд» или поставщик супермаркета «Лидл» — лишь некоторые из них. Для того, чтобы узнать ситуацию изнутри, известный журналист и автор книг устраивается на работу в различные фирмы, меняя внешность, имя, а иногда и национальность.

Я — не Вальраф, я — другой

Г-н Вальраф, Вы довольно часто живете жизнью других людей. А не пробовали подсчитать, сколько лет из Ваших 66 Вы были не Гюнтером Вальрафом, а кем-то другим?

Нет, этот вопрос я себе еще не задавал. Интересно было бы подсчитать. Но это не так просто. Ведь тогда нужно учитывать не только то время, когда я непосредственно был в роли кого-то другого, но и период подготовки, вживания в образ, а на это тоже уходит много времени. Наберется, конечно, немало лет. Скажем, в роли Али я был два года, в роли репортера газеты «Бильд» — шесть месяцев... Нет, подсчитать все годы непросто.

Легко Вам это дается: месяцами, а иногда и годами быть не самим собой?

Я ощущаю в себе потребность понять другого человека, иногда пожить его жизнью. Истоки этого надо искать, наверное, в моей юности, в моей тогдашней неуверенности в себе. Думаю, этот недостаток и стал для меня продуктивным: мною стало двигать желание понять, в чем мое предназначение и к какому обществу я принадлежу. Со временем я нашел ответы на эти вопросы. Я понял, какие люди мне близки. Часто это те люди, которые принадлежат к меньшинствам или которые, может быть, обособлены или изолированы. Именно они мне интересны. Но при этом я независим, не принадлежу ни к какой партии и ни к какому лобби. Я чувствую свою близость как раз к тем людям, у которых нет лобби.

От Японии до Португалии

В течение примерно 20 лет в 60-80-е годы прошлого века Вы очень активно занимались журналистскими расследованиями под чужим именем и с чужим лицом, а затем, опять-таки почти 20 лет, молчали. Что Вы делали это время?

Я не молчал. На гонорары я основал тогда фонд солидарности с иностранцами «Жизнь вместе» — «Zusammenleben» в Дуйсбурге, в районе Нойдорф. Там есть улица, где живут немцы и иммигранты. На ней — красивые кирпичные дома, которые, тем не менее, хотели снести, так как никто не поддерживал их в должном состоянии. Так вот, с помощью фонда эту улицу удалось сохранить. Теперь она стала вполне приличной, и никакого гетто там нет. Кроме того, я занимался изданием моих книг, опять же — расследованиями, хотя и ничего нового не публиковал. В 90-е годы я был, например, несколько месяцев в Японии, жил в Токио под видом иранского рабочего и снимал об этом скрытой камерой фильм для японского телевидения. Иранцы были тогда в Японии точно так же дискриминированы, как у нас в свое время турки. Их было в Японии не так много, но они были полностью изолированы от общества.

Почему вы поехали именно в Японию?

Это получилось случайно, как и многое в моей жизни. Я общаюсь со многими людьми, которые рассказывают мне о каких-то своих историях, и некоторые из них меня особенно заинтересовывают. Так, как-то немец, живший в Японии, рассказал мне после прочтения моей книги «На самом дне» о том, что он наблюдал такую же дискриминацию в Японии по отношению к иранцам. И я захотел испытать это сам. Поехал в Японию как турист и остался. Познакомился с одной группой иранцев, вместе с ними жил в окрестностях Токио, действительно, что называется, на самом дне общества.

На каком языке Вы, немец, живя в Японии, общались с иранцами? И где Вам приходилось работать?

Те люди из Ирана, с которыми я жил, говорили по-английски, а один знал даже немецкий. Они приняли меня в свою группу. Мы жили в очень примитивной квартире — 8 человек на 20 квадратных метрах. А работал я и подсобным рабочим в сельском хозяйстве, и на стройке — подсобным рабочим и маляром. Ночевать иногда приходилось в парке. Я хотел испытать повседневную жизнь иранского азюлянта: его проблемы при поиске жилья, работы, вообще контактов с местным населением. И должен сказать, почувствовал на себе дискриминацию в полной мере.

И в чем это выражалось?

С открытым физическим насилием между местным населением и иранскими гастарбайтерами я ни разу не столкнулся. Японцы живут совсем иначе. Они не показывают открыто своей неприязни. И тем не менее, я постоянно наблюдал полное бесправие гастарбайтеров. Если, например, в результате несчастного случая на производстве кто-то из иностранцев пострадал, даже потерял ногу или руку, то несчастный случай никогда не расследовался. Дискриминация выражалась в полном игнорировании иностранцев.

Вы были также в Португалии, Греции и некоторых других странах. Насколько я знаю, Вы посетили эти страны как правозащитник. Кем Вы ощущаете себя больше: писателем или правозащитником?

Это все взаимосвязано. Иногда я и сам не знаю, кто я: журналист или правозащитник, или, может быть, защитник прав потребителей. И должен заметить, что во всех странах, которые Вы перечислили, люди относятся очень настороженно к иностранным рабочим. Но особенно, пожалуй, все-таки в Японии. Там, действительно, очень закрытое, очень монолитное, почти не смешанное общество.

Больше о позитивном

Может быть, дело в том, что людям по их сути свойственна ксенофобия?

Я думаю, здесь дело не только в ксенофобии. Проблема еще в том, что очень мало контактов между представителями других культур. Люди недостаточно общаются друг с другом, у них очень мало точек соприкосновения, живут слишком изолированно, причем даже соседи. В этом я вижу главную проблему.

Как можно этому противодействовать?

Государством должны быть созданы соответствующие условия. Ведь все начинается уже с детства, с первых школьных лет. Если есть школы, в которых 80 процентов, а то и больше детей иммигрантов и только 20 или даже меньше процентов немцев, то точек соприкосновения мало уже с самого начала. Система школьного образования в Германии и без того чересчур ориентирована на селектирование. Именно поэтому у нас, в отличие, например, от скандинавских стран, очень много детей, которые дискриминированы и обделены. Ребенок из семьи иммигрантов остается с языковой проблемой один на один. Его родители, даже при всем желании, не могут ему помочь, потому что сами не владеют языком на достаточном уровне. А школы слишком долгое время не считали нужным заниматься этим, полагая, что это — обязанность родителей. Но таким детям нужна поддержка прежде всего в школе. Например, после занятий. И очень важно, чтобы дети иммигрантов учились не изолированно от немецких детей. Существуют научные исследования, которые показали, что там, где дети иммигрантов уже в детском саду находились вместе с немецкими детьми, процент правонарушений среди них, когда они стали старше, не выше, чем у немецких подростков соответствующего возраста. И профессиональные шансы у них одинаковые.

Двадцать лет назад под видом турецкого гастарбайтера Али Вы работали на различных предприятиях. А как Вы оцениваете нынешнее положение иммигрантов?

Я бы сказал, политика размежевания, разделения даже усилилась. Но Германии нужны иммигранты. А для того, чтобы преодолеть страх перед чужими, так называемую ксенофобию, нужно больше рассказывать о позитивных примерах. К сожалению, о негативных случаях сообщается по-прежнему гораздо чаще, чем о позитивных. О том, что иммигранты вносят свой вклад в экономику Германии почти не говорится. Есть много хорошего, что можно было бы чаще показывать.

То есть Вы считаете, что ситуация иммигрантов за последние годы ухудшилась?

Скажем так: настроение в обществе хуже не стало. Сейчас и приезжает гораздо меньше иммигрантов. Но стена, которая раньше была между Западом и Востоком, воздвигается теперь между богатыми и бедными. А так как иммигранты в большинстве своем не слишком обеспеченные люди, то понятно, что они гораздо чаще оказываются на «бедной» стороне со всеми вытекающими последствиями, в том числе и в равенстве шансов.

(Окончание в следующем номере журнала.)

Тема журналистской нечистоплотности для Вальрафа особенная. Он много встречается с жертвами газетных публикаций, видит людей, доведенных до опустошения, до отчаяния, иногда до суицида.

Он беседует с журналистом «Бильд», который говорит, что «не может видеть себя в зеркале». Гюнтер сомневается, что сможет инкогнито внедриться в издательскую среду, но соблазн велик и он решается. Результат получился ошеломляющим.

В 1977 году Вальраф четыре месяца работает в качестве репортера ганноверской редакции газеты «Бильд» под именем Ганса Эссера. Профессионалу несложно было разобраться, как фабрикуются подделки, как манипулируют полуправдой, как изготавливают гремучую смесь из правды и лжи.

Журналист сравнивает свою борьбу с газетным Голиафом с действиями врача. Первая книга — «Оформитель» — это анамнез, изучение предыстории болезни; вторая — «Свидетель обвинения» — это диагноз общественного сознания, обработанного СМИ; наконец, «BILD. Handbuch» — это методы терапии заболевания, где попутно приводятся рецепты, ориентированные на жертв, — как бороться с нечистоплотными методами.

Влльраф посеял бурю и пожал тайфун. На него публично клеветали, его прослушивали, за ним следили. С издательством «Springer» — хозяином «Бильд», Гюнтер судился более 30-ти раз и неизменно выигрывал процессы.

Точку поставил конституционный суд в 1983 году: деятельность Вальрафа защищает высшие интересы общества.

Наконец, в 1985 году он приступает к репетициям главной роли в своей жизни — роли турка-гастарбайтера Али.

Гюнтер много и вблизи наблюдал жизнь таких работяг, но «школа переживания» заставляет его проживать, а не наблюдать.

Вальраф меняет внешность: он красит волосы в черный цвет, отпускает характерные «турецкие» усы и вставляет темные контактные линзы. По его словам, родная мать при встрече его бы не узнала... («Партнёр» № 9/2007)