Кишинёв под Пушкинской звездой

Грета Ионкис (Кёльн)

Три события принесли столице суверенной Молдовы европейскую известность: в Кишиневе три года находился в ссылке Пушкин (1820-1823); здесь же императором Александром II была объявлена последняя Русско-турецкая война (1877), закончившаяся освобождением Балкан от трехсотлетнего османского ига; в 1903 году произошел еврейский погром, весть о котором взбудоражила не только Европу, но и Америку.

Экскурс в анналы

В 1812 году после Русско-турецкой войны Бессарабия (территория междуречий Днестра, Прута и Дуная), где, по словам историка Натана Эйдельмана, «сталкивались Азия и Европа, римские развалины и славянские предания», по Бухарестскому договору отошла к России.

Кишинев, получивший статус города лишь в 1818 году, представлял собой скопище глинобитных домиков с камышовыми крышами, лепившихся у реки Бык, перегороженной запрудами мельниц. Обыватели сбрасывали в реку нечистоты, а бойня - отходы, и река вместо свежести источала зловоние. «Неопрятность города превосходит всякое описание, - читаем в воспоминаниях чиновника Ф.Вигеля. – Из больниц, бань, прачечных всё вываливается на улицу – всякий сор; нет фонарей, будок, застав, не только нет мостовой, но бугры и ямы на улице не сравниваются, и нигде почти по бокам не прорыты каналы для стока воды».

Вот в эту тьмутаракань, находившуюся под началом наместника Бессарабской области генерал-лейтенанта Инзова, и был сослан молодой Пушкин, уже известный как автор «Руслана и Людмилы». По прибытии он снял жилье для себя и старого слуги Никиты у Наумова на Антоновской улице, пониже Ильинской церкви. Глинобитный домик, где поэт провел два месяца, сохранился. В нем сейчас - музей. Рядом, на взгорье, высился окруженный садом дом Инзова. Вскоре наместник поселил поэта у себя и душевно к нему привязался.

Дружеский круг

Вместе с царскими войсками в Бессарабии, а стало быть, в Кишиневе появились русские офицеры, дипломаты, чиновники. Это были люди в основном дворянского сословия, разного уровня культуры, но всё же просвещенные и неравнодушные к судьбам народа и отечества.

На второй день Пушкин отправился к генералу Михаилу Фёдоровичу Орлову, командиру 16-й пехотной дивизии, расквартированной в Кишинёве. Встретились и обнялись друзья по арзамасскому братству. Орлов участвовал в войне с Наполеоном и в подписании акта о капитуляции Парижа. Бывший адъютант императора, он был человеком либеральных взглядов, запретил рукоприкладство в дивизии, заботился о солдатах, боролся с казнокрадством, поручил своему адъютанту, майору В.Ф. Раевскому, создание первой Ланкастерской школы для юнкеров, желая образовывать и просвещать будущих офицеров, прививать им прогрессивные взгляды. Всё это создало ему репутацию вольнодумца. О его членстве в Южном обществе Союза благоденствия Пушкин не знал. Раевского же, с которым Пушкин сблизился, первым арестуют по делу декабристов.

На обеде у Орлова Пушкин познакомился с подполковником-вольтерьянцем испанских кровей И.П.Липранди, умницей и страстным библиофилом. Через несколько дней поэт взял у него сочинения Овидия на французском языке и долго с книгой не расставался. В Кишинёве написано стихотворение «К Овидию». Строка из него – «Еще твоей молвой наполнен сей предел» - станет знаковой, будет ассоциироваться с ее автором.

Липранди ввел поэта в дом князя Георгия Кантакузина, женатого на сестре лицейского товарища Пушкина Горчакова. Они проживали, как и Орлов, на Гостиной улице, т.е. на границе между нижним и новым, верхним, только планируемым городом. У Георгия Пушкин видел удостоверение Александра I, выданное князю за храбрость в битве при Аустерлице. У Кантакузиных он познакомится с Александром Ипсиланти. Так начал складываться свой круг. Николая Алексеева, чиновника по особым поручениям при Инзове, Пушкин называл своим Орестом. Он стал его провожатым по Кишинёву, показал ему биллиардную Антонио, кондитерскую Марко Манчини, где Пушкин любил лакомиться, ресторацию Николетти, ввел во все круги городского общества.

Пушкин не мог жить без друзей, тосковал по ним, писал им письма и стихотворные послания: «Чаадаеву». «В.Л.Давыдову», «Из письма к Гнедичу»... В послании «Чаадаеву» Пушкин признается, что «в уединениии свободы» его «своенравный гений/ Познал и тихий труд, и жажду размышлений»: «Владею днем моим; с порядком дружен ум;/ Учусь удерживать вниманье долгих дум...»

В письме к Гнедичу есть такое признание: «Всё тот же я – как был и прежде:/ С поклоном не хожу к невежде,/ С Орловым спорю, мало пью,/ Октавию – в слепой надежде –/ Молебнов лести не пою».

Греческие дела

В эту пору Кишинёв и Одесса пребывали в возбуждении по поводу греческих дел. Кишинёв стал штабом греческого движения. Местные греки активно выступили в поддержку национально-освободительного движения против турок. Руководителем тайного общества «Филики Этерия» был избран князь Александр Ипсиланти, генерал русской армии, грек по крови, участник войны 1812 года, потерявший в бою руку, награжденный за храбрость золотым оружием. В Кишинёве находились мать князя и родная сестра, которая была замужем за гражданским губернатором Бессарабии Константином Катакази.

Просторный дом Катакази на Каларашской улице был открытым, а с созданием Этерии стал и вовсе полниться греками. Нередко бывал в этом доме и Пушкин, обедал, играл в карты, танцевал, но главное - участвовал в разговорах и спорах. Спорили повсюду. Жена Орлова, дочь генерала Раевского, прославившегося при Бородино, пишет брату: «У нас беспрестанно идут шумные споры – философские, политические, литературные... Они заняли бы тебя, потому что у нас немало оригиналов». И среди них – Пушкин.

 Офицеры дивизий, расквартированных в Бессарабии, полагали, что армия не останется в стороне от событий на Балканах, и рвались в бой. Пушкин был захвачен общим настроением. «Греция восстала и провозгласила свою свободу. ... Восторг умов дошел до высочайшей степени, все мысли устремлены к одному предмету – к независимости древнего отечества. ... все шли в войско счастливчика Ипсиланти», - писал Пушкин Михаилу Орлову. Как он жаждал оказаться в их рядах!

Масонская ложа «Овидий»

Трудно поверить, что в утопающем в грязи Кишинёве, еще сохраняющем облик и нравы истинно турецкие, существовало изысканное общество, решившее основать здесь масонскую ложу. Главенствовал в нем бригадный командир генерал-майор Пущин, которого Пушкин, самый взрывной участник собраний, именовал не иначе как «грядущий наш Квирога» (испанский революционер). Дом Михалаки Кацика, который Пущин снял для собраний, ныне основательно вросший в землю, сохранился, а сама улица, во главе которой он находился, где проживали в ту пору сплошь евреи, получила название Кациковской.

Ложа еще не получила официального статуса и номера от Великой Ложи «Астрея», которую в Петербурге возглавлял наместный мастер генерал-лейтенант Кушелев, но «братья» пребывали в ожидании. Пушкин предлагал назвать провинциальную ложу «Овидий». Ложа просуществовала четыре месяца, но так и не получила названия, более того, из Петербурга летом 1822 года воспоследовало повеление императора «все масонские ложи закрыть и учреждения их впредь не дозволять». Правда, при царе о жидо-масонах речь не шла.

Вдохновляющие забавы юности

Живость натуры поэта находила выход в танцах, маскарадах, многочисленных романах, застольях, карточной игре и даже драках, за которые «Инзушко»сажал его под домашний арест.Пушкин часто играл в карты и танцевал в доме Тудора Крупенского, брата вице-губернатора, на Каушанской, где за три года до него вел прием и танцевал Александр I. Дом дожил до наших дней, но был разобран под предлогом реставрации, на его месте в годы независимости возвели «элитный новодел».

Пушкин любил посещать музыкальные вечера в доме коллежского асессора Замфираки Ралли на той же Каушанской. У Ралли было три взрослых сына и две дочки. С младшей Мариолой поэт любил танцевать, со старшей Екатериной - беседовать о книгах. Сердечные отношения сложились у него с Константином Ралли. Он ценил совместные прогулки, а однажды поехал с ним на день-другой в родовое поместье в 50-ти верстах от Кишинёва - Долну. Несколько дней растянулись на несколько недель: неподалеку от имения Пушкин встретил табор цыган, а в нем – Земфиру... Здесь душа его вобрала впечатления, отлившиеся в поэме, начало которой памятно всем: «Цыгане шумною толпой/ По Бессарабии кочуют...» Он сохранил в поэме имя Земфиры и молдавскую песню, что она ему пела: «Арде –мэ, фридже –мэ» - «Жги меня, режь меня».

Напротив дома Ралли у местного толстосума, откупщика Варфоломея, давались балы для младших офицеров, Пушкин флиртовал с его дочерью Пульхерицей и мог наблюдать нравы и обычаи молдавских бояр, наряды и повадки их жен и дочерей. Дом Варфоломея упомянут в дружеском послании Пушкина к Ф.Вигелю: «Проклятый город Кишинёв!/Тебя бранить язык устанет./ Когда-нибудь на грешный кров/ Твоих запачканных домов/ Небесный гром, конечно, грянет;/ И – не найдут твоих следов!/ Падут, погибнут, пламенея,/ И пестрый дом Варфоломея/ И лавки грязные жидов».

Еврейское присутствие

В Кишинёве Пушкин не раз и не два общался с евреями. Он захаживал в еврейские трактиры Голды и Исаевны. Именно у Голды он услышал молдавскую песню, ставшую основой его «Черной шали». Сохранилась запись в его дневнике от 3-го апреля 1821 года: «Третьего дня хоронили мы здешнего митрополита. Во всей церемонии более всего понравились мне жиды: они наполняли тесные улицы, взбирались на кровли и составляли там живописные группы. Равнодушие изображалось на их лицах: со всем тем ни одной улыбки, ни одного нескромного движения! Они боятся христиан и потому во сто крат благочестивее их». Заметим, евреев много. В ту пору они составляли половину населения Кишинёва. Пушкин им отдает предпочтение по части нравственности. А то, что он называет их жидами, то в Восточной Европе жид и еврей были тогда понятиями тождественными.

Русский гений и беснование невежд

Покидая Кишинёв, Пушкин написал: «Сия пустынная страна/ Священна для души поэта:/ Она Державиным воспета/ И славой русскою полна». Националистам у власти слова эти сегодня – как кость в горле. Памятник работы Опекушина, установленный в 1885 году в городском саду на деньги, собранные горожанами по подписке, местные вандалы 20 лет назад пытались повалить. Силенок не хватило, вылили на кудрявую голову поэта банку краски. Потом два года оттирали. Ныне мэр города, отпетый русофоб, гонит националистическую волну, ежегодно призывая переименовать улицу Пушкина. Пока не удается.